Огонь неспешно подъедал пластик, сплевывая вниз непрожеванные частицы. Горячие капли смачно разбивались о бетонный пол, о металл. Тут же застывали. От них на коже появятся волдыри.

Коридор тянулся бесконечно. Поразительная гигантомания, ведь по нему ездили переработчики. К чему им такое пространство. Сколько энергии тратилось впустую в те времена. И чем это обусловлено, никто не смог бы объяснить.

Обычай, не иначе.

Потребовалось зажечь еще один факел, прежде чем человек достиг конца коридора.

Зал. Машинный. Собственно, машины здесь были. Их выдавал блеск мертвых линз, стойкий запах оставленных в баке химикатов. Едкий и противный запах, выжигающий всех микробов вокруг.

Не это ли защищало выживших. Но их человек пока не видел. Зато иначе ощущал их присутствие.

Собственный запах не мог перекрыть вонь присутствия другого человека. Словно запахом выживший метил принадлежащее ему пространство. Стены – холодный бетон; пол – измятый металл, но уже не такой холодный. Ниже температуры человеческого тела, но выше температуры воздуха.

Прохладно в подземелье, пот не вышибает.

Пол мог нагреться от проложенных под ним коммуникациях: фекальные трубы, кабеля под напряжением, что угодно.

Человек знал, что тепло возникло из иного источника. Того, что всегда будет существовать. Доказательства этого суждения находились поблизости, источали запахи и тепло. Звуки окружали выживших подобно желтоватому савану с множеством прорех.

Не возникло мысли уйти. Ведь это опасность. Что бы там ни встретилось – оно угроза.

Одна из многих угроз. Нет нужды замирать, теряя волю, из-за очередной.

Еще шаг, гулкий вздох металла под сапогами. Поверхность стала не такой надежной, скользкой и в тоже время липкой. Почти похоже на то, что встречалось на поверхности.

За рядами округлых машин, преобразующих ток, находились выжившие. Они организовали себе уютный закуток между двумя трансформаторами. Гул и вибрация поначалу нервировали их, зато тепло от опасных механизмов притягивало. Запах металла, нагретого масла создавали иллюзию обычности. Того привычного мира, что давно ушел.

Эти люди выжили и не собирались умирать.

Человек поднял выше луч, чтобы случайно не задеть уцелевших. Расфокусированный луч не нанесет им вреда, даже не повредит. Они не заметят легкого воздействия, скользнувшего по рябоватой коже.

Одежд на них не было. Уже давно. От тепла машин они обильно потели. Все ткани пошли на подстилку для закутка. Теперь материал слежался, спрессовался, впитав влагу человеческих тел. Отчего этот материал, не способный сгнить в обычных условиях, превратился в широкий мягкий матрас.

Поверхность вздымалась, реагируя на любое движение, отражало вздохи людей.

Пахло иначе, чем на поверхности. Запах стойкий, крепкий, тоже неприятный, но другой. Человек стянул с носа ткань, пытаясь понять, что учуял. На гниль не похоже – есть с чем сравнить. От него самого несло хуже, чем от трупа. Запах выживших скорее напоминал о кухне. Точнее, задворках кухни, откуда в проулок выбрасывали отходы. На радость тем, кто пытался выжить в тех условиях.

Запах мясного бульона, переваренных костей, настолько крепкий, что вызывал тошноту.

Перед матрасом громоздилась куча питательных батончиков. Многие из них надкусаны, да так и брошены словно в насмешку, нарочито откровенно. Выжившие предавались оргии чревоугодия, не ограничивая себя ни в чем.

Можно их осудить, но человек повидал и не такое.

– Я встретил вашего сборщика. Ему недолго осталось.

Первые слова за длительное время заставили горло сжаться, боясь выпустить излишки воздуха. Слова ранили гортань, заставили закашляться.