Он лег грудью на подоконник, положил подбородок на руки и глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Жимолостью пахнет, или это все еще лилии? На небе высыпали звезды, и что-то сегодня сов много летает! Четыре, по меньшей мере. Что за ночь была бы без сов и звезд? Но в том-то вся хитрость, что мы ничего не можем представить себе не таким, и не так, как в данную минуту. И что будет дальше, мы тоже не знаем; но когда это наступает, то кажется, что ничего другого и быть не могло. Как странно – ты можешь делать все, что тебе захочется, но когда сделаешь, оказывается, что именно это ты и должен был сделать… А что это за свет там, внизу слева? Чье это окно – старушки Тринг? Нет, это маленькая комнатка для гостей… а-а, там Сильвия! Значит, она не спит! Он свесился как мог за окно и тихо окликнул ее голосом, который она назвала пуховым: «Сильвия!»

Свет заколебался, и в окне появилась ее голова. Лицо, обрамленное распущенными волосами, обратилось к нему. Он лишь наполовину различал его, а наполовину воображал его себе, – таинственное, смутное. И шепотом спросил:

– Как чудесно, да?

– Изумительно, – донесся ответный шепот.

– Отчего вы не спите?

– Не хочется. А вам?

– Ни капельки. Слышите, как совы кричат?

– Конечно, слышу.

– А пахнет-то как!

– Замечательно. Вы меня видите?

– Чуть-чуть. А вы меня?

– Мне не видно вашего носа. Принести свечку?

– Нет, нет. Вы все испортите. На чем вы сидите?

– На подоконнике.

– У вас так шея заболит.

– Н-нет, ничего.

– Хотите есть?

– Да.

– Подождите секундочку. Я спущу вам шоколаду в полотенце – оно длинное, как раз достанет. Держите!

Из окна высунулась смутно различимая белая рука.

– Поймали? Послушайте, а вы не простудитесь?

– Да нет.

– Так красиво, что просто невозможно спать!

– Марк!

– Что?

– Вы какую звезду выбираете? Моя – вон та белая над большим кленом.

– А моя – вон та, что мерцает красным, во-он, над беседкой! Сильвия!

– Что?

– Ловите!

– Ой! Я не смогла – что это было?

– Ничего.

– Нет, правда. Что?

– Ничего. Просто моя звезда. Она запуталась у вас в волосах.

– О!

– Слушайте!

Стало тихо, потом послышался ее испуганный шепот:

– Что?

И его замирающее:

– Спасайся!

Что это было – окно ли где отворилось? Он внимательно оглядел длинный фасад окутанного сумраком дома. Нигде ни огонька. И белое смутное пятно в ее окне тоже исчезло. Все вокруг было темное, спокойное, напоенное по-прежнему запахом чего-то чудесного. И тут он вдруг увидел, откуда струился этот запах. Под окнами, заслонив стену, рос жасмин, и жасмин был весь в цвету! Звезды, звезды не только на небе! Быть может, небо на самом деле – это поросший белыми цветами луг; и там гуляет бог и срывает звезды…

Утром, когда он спустился к завтраку, около его прибора лежало письмо. Но он ведь не мог его вскрыть, сидя вот так, между Сильвией и старушкой Тринг. Потом чуть не со злобой он все-таки разорвал конверт. Напрасно он боялся. Письмо было написано так, что его могли бы прочесть все; там говорилось об еще одном восхождении, о том, что погода испортилась, что они скоро вернутся. Какие чувства испытал он при этом известии – облегчение, беспокойство, радость или всего лишь неясный стыд? Его второго письма она еще не получила. Он ощущал на себе острые, мигающие глаза старушки Тринг и откровенный, внимательный взгляд Сильвии. И чувствуя, как кровь прихлынула к лицу, сказал себе: «Не покраснею!» И не покраснел. Через три дня они будут в Оксфорде. Поедут ли они прямо сюда? Старушка Тринг что-то говорила. Он услышал, как Сильвия ответила: «Нет, мне не нравятся „жевалки“. Они такие каменные!» «Жевалками» они в детстве называли выступающие скулы. У Сильвии, конечно, не было «жевалок», ее щеки плавно закруглялись к глазам.