Ни слова ни говоря, я протянула руку.

– Рука болит?!

– Нет, – хрипло сказала я. – Читай.

И выделила напугавший меня абзац.

– Вижу, – успокоилась Юля и одновременно помрачнела. – Стандартная рекомендация. Врачам виднее. Правда, большинство из них парой месяцев, ну, годом ограничиваются, особенно если пациент, как ты, замечательно вменяемый. Но Булавко – другое дело. Была бы его воля, он бы пожизненный запрет на общение давал.

– Я же работать вообще нигде и никем не смогу! Урод! – отчаяние захватило меня с головой, окружающий мир стал чёрно-белым, я рванула назад, в кабинет доктора.

– Стой! – схватила меня за руку недавно приобретённая приятельница. – Ну-ка, пойдём, посекретничаем.

Практикантку она бесцеремонно выгнала:

– Хватит в сестринской сидеть – топай в процедурный кабинет, утилизируй шприцы. Да смотри, как положено, сделай! Садись, Поля.

Я плюхнулась в чёрно-белое кресло, стараясь не расплакаться. Юля устроилась в соседнем.

– Затеешь скандал – застрянешь здесь надолго. Вообще, Евгения Сергеевича можно понять: он на воду дует.

– Козёл. Сам же постоянно подчёркивал, что я ответственная, быстро восстанавливаюсь, и вообще…

– У нас три года назад случай был, – перебила меня медсестра. – Мужик – такой же, как и ты, «ответственный». Учитель по профессии. Булавко ему запрет на полгода определил. Ещё через два месяца у мужика жену ограбили, изнасиловали и грохнули, да ещё жестоко так. Еле опознали. Он её похоронил, вышел на работу, запер класс и убил всех учеников до единого. Решил, что находится в игре, а дети – мобы. Полицейские дроны его снотворным через окно обстреляли, но поздно было. И Булавко…

– Было такое, в новостях долго мусолили, – вспомнила я. – Ужасный случай. Правда, я не знала, что убийца – бывший пациент психушки.

– Понятно теперь, почему Евгений Сергеич перестраховывается? – прищурилась Юля. – Где гарантия, что у тебя от стресса года через три крыша заново не съедет? Да и неизвестно, когда ты окончательно восстановишься. До сих пор ведь глюки, верно?

– Он сказал, месяца через три приду в норму.

– А может, и через три года. Ты ж сама медик, должна понимать, что все эти сроки достаточно условны, у всех по-разному!

«Ты ж сама медик». Как же надоела эта фраза.

Я закрыла лицо ладонями. За что мне всё это?

– Знаешь, что? А сходи-ка ты к нему. Только не ради истерики.

– А ради чего? – застонала я, не убирая руки от лица.

– На базе клиники ведутся какие-то исследования. Слышала про компанию «Рецепт твоего успеха»?

– Естественно. Они реанимационные капсулы делают, на моём предыдущем месте работы такие стояли.

– Ну, не только капсулы. У них широкий спектр интересов. Так вот, подробностей я не знаю, но они проводят эксперимент, длительный, в закрытом крыле. Пациенты, с которыми они работают, неплохие деньги получают, а по окончании – полную зачистку анамнеза. Их пребывание здесь нигде потом не упоминается. И если требуется дальнейшее лечение, делается всё по-тихому, без записи в личный файл и за счёт компании. Но, повторяю, подробностей я не знаю. Может, сходишь, спросишь у Булавко? Вдруг он тебя запишет. Полгода, и ты чиста, как младенец.

– Нет, нет и нет, дорогая Полина! – возмущался Булавко. – Даже не думайте! И вообще, кто вам рассказал об исследованиях? Впрочем, не важно. Вы поймите, «Рецепт твоего успеха» проводит эксперимент в виртуальной реальности, пациенты подписывают отказ от претензий. И работать там предпочитают с теми, кто плохо поддаётся стандартному лечению, в идеале – вообще с людьми, которые не отличают реальность от фантазии. Вы категорически не подходите. Ведь так хорошо выздоровление идёт.