– Значит, тот эльф был наследником трона?

– Да. Больше никому не под силу сотворить такое. Я читал про Огонь Жизни, я знаю. И я не мог ошибиться.

Дядько помрачнел еще больше, потому что гибель наследника темного Владыки могла привести не только к полному разрыву отношений между эльфами и людьми, но и к большой войне. Перворожденные слишком трепетно относились к жизням своих сородичей, но смерть от руки человека высокопоставленного эльфа… кажется, новая вторая эпоха расовых войн не за горами.

– Дерьмово, – вполголоса прокомментировал рыжий. – Не хотел бы я увидеть лицо Владыки, когда он узнает, где и как это случилось. Ведь, насколько мне известно, он до сих пор не имеет понятия, где пропал его отпрыск? Верно, Таррэн?

– Скорее всего, так и есть, – глухо уронил эльф. – Владыка знает, что его сын мертв, но вряд ли догадывается, где это случилось, иначе Интарис уже сравняли бы с землей.

– Но тогда почему никто этого не понял?

– А где ты видел, чтобы перворожденные помогали нам разбираться во внутренних проблемах? – вполголоса отозвался Аркан. – Или думаешь, если бы кто-то знал, что в Стороже ошивается наследник эльфийского престола, шум бы не поднялся? Нет, брат, наверняка он был тут втихую, а то еще и под чужим именем. Вопрос в другом: какого рожна он тут забыл?

Рыжий мигом прикусил язык. Все верно: людям и в голову не пришло бы связывать все случившееся с эльфами. Тот темный, судя по всему, был в Стороже один (а это, по меньшей мере, странно, потому что перворожденные редко путешествовали в одиночку), да еще оказался не простым эльфом и наверняка инкогнито. А потому, когда его тут случайно (а может, и намеренно) пристукнули, ни одна собака не учуяла подвоха – люди все еще слишком мало знали об эльфах, чтобы судить о подобных вещах. Темные видели результат, да не знали, где именно все случилось. И так не проведал бы правды, если бы они, недотепы, не приперлись сюда незваными гостями, да еще и ушастых с собой привели…

Сова выразительно покосился на светлых: вот уж кто точно не смолчит об увиденном. Да и Таррэн не станет врать: эльфы вообще не любили этого дела. Даже перед смертными не опускались до прямой лжи: считали ниже своего достоинства, а значит, если поход удастся и все они вернуться обратно…

Дядько вдруг почувствовал, что здорово оплошал.

– Таррэн, мне очень жаль.

Но эльф словно не услышал: молча поднялся и побрел прочь, взрыхляя сапогами старый пепел и мертвым взглядом обшаривая притихшие окрестности, будто пытался найти ответы на целый океан тревожных вопросов, которые вихрем взвились в его невезучей голове.

– Мне нужно побыть одному, – тихо попросил он. – Я догоню вас… позже.

Люди не посмели мешать его горю. Переглянувшись и встретившись взглядами с необычайно задумчивыми светлыми, они попятились, стараясь не задевать драгоценного для эльфа пепла. А затем поспешили покинуть скорбное место, чтобы дать Таррэну время смириться, разобраться в себе, понять и, быть может, простить. Хотя надежды на прощение было мало: когда по вине смертного погибает надежда целого народа, сложно представить, что они смирятся с потерей.

Таррэн не стал оборачиваться.

Он уронил потяжелевший взгляд в землю и медленно побрел между беспорядочно наваленных камней, торчащих во все стороны обломков, обгорелых остовов и изъеденных страшным пламенем балок. Шел осторожно, стараясь не стронуть легчайшие облачка горького пепла, будто что-то настойчиво искал. И время от времени разочарованно вздыхал, напряженно гадая про себя о причинах случившегося.