– Лежите и не высовывайтесь. Мы постараемся убраться как можно дальше отсюда, а потом сменить машину. Не исключено, что они следят и за этой.

– Я хотела бы официально заявить, что это чертовски хреново.

– Принято, – кивнул парень, поднимая борт кузова.

Я снова уселась за руль, ощущая вибрацию заведенного двигателя. Клэнси наконец удалось скинуть с себя наволочку, и я, хотя и не смотрела в его сторону, краем глаза замечала, как он смотрит на меня. В первый раз за эти недели угрюмое выражение испарилось с его лица, и он… улыбался. Потом он отвел взгляд и покосился на Коула, который, закрывая дверь, хлопнул ею так сильно, что автомобиль закачался. Коул держал на коленях какую-то кожаную сумку и пистолет, который он, вероятно, забрал у одного из солдат. Его рука по-прежнему дергалась, сжималась и разжималась, пока он наконец не подложил ее под себя. Эта картина сразу подбросила мне воспоминание: «Мейсон. Красный. Огонь». И сразу же в моей голове соединились вместе оставшиеся кусочки пазла.

Красные в Термонде двигались странно: они бродили, пошатываясь, в то время как остальные просто ходили или взмахивали кулаком, когда другой помахал бы рукой. Но тогда я считала, что причиной этих странных подергиваний были усмиряющие устройства, которые были на них нацеплены.

Но Мейсон… те дети в Нэшвилле прозвали его Дергунчиком из-за того, что все его тело подергивалось в странном ритме. Тогда мне некогда было задумываться почему: я просто предположила, что это было связано с тем, как его обучали и как сломали его сознание, пытаясь превратить в идеального солдата.

Все они, Красные, вероятно, в той или иной степени страдали от приступов нервного тика. И если я смогла догадаться об этом, столкнувшись лишь с несколькими из них, неужели эти характерные проявления не были замечены тем, кто не один год находился с ними рядом: планировал их обучение, участвовал в нем и наблюдал за их тренировками?

– Клэнси… – начала я.

– Это слишком хорошо, – бросил он с коротким смешком.

Коул замер, его лицо словно обратилось в камень. Ярость, которая горела в его светлых глазах, ушла, а взгляд словно расфокусировался. Я знала этот взгляд.

Я нацелила прямо в сознание Клэнси, но будто врезалась в стену. Меня отбросило назад, а мой череп поразил разряд, превратившийся в гремящую боль. Времени на то, чтобы пытаться разорвать связь, пока еще ничего не произошло, пока он не превратил Коула в свою марионетку, у меня не было. Вскинув локоть, я врезала Клэнси так, как меня научил инструктор Джонсон, – прямо в висок. Глаза Клэнси закатились, и он сполз вперед, ударившись лбом о приборную панель.

Колеса даже провернулись на месте, когда я вдавила педаль газа, стремясь уехать как можно дальше от сигнального огня, который разжег Коул. Дым легко заметят вертолетчики или патрули. Сейчас мне не было дела до того, что Клэнси все знает и чем это нам грозит. Мне просто нужно было увезти нас отсюда.

У меня в висках по-прежнему билась боль, а сердце колотилось как отбойный молоток. Посмотрев на Коула, я увидела, как он трет лоб.

– Какого черта… – Он повторил эти слова несколько раз, каждый раз – все громче, пока они наконец не превратились в рев. – Какого черта?

Парня так сильно трясло, что я уже почувствовала запах дыма.

– Коул, слушай меня, тебе нужно успокоиться, ладно? Успокойся, все в порядке…

Трясущимися пальцами он открыл кожаную сумку, что лежала у него на коленях, вытащил из нее склянку с прозрачной жидкостью и шприц. Пока он наполнял шприц, я старалась смотреть то на него, то на дорогу и не успела вмешаться, когда Коул вонзил иглу в затылок Клэнси.