– Вы должны назвать мне конкретную операцию, – возразила я, не зная даже, слышит ли меня Албан. – Иначе мы можем проторчать здесь всю ночь.

– Понимаю, – протрещал голос. – Думаю, нет нужды говорить, что все увиденное и услышанное тобой в этом зале – конфиденциальная информация, к которой у твоих сверстников нет и не было доступа. Если мы обнаружим, что какие-то данные стали общественным достоянием, не обойдется без… последствий.

Я кивнула.

– Превосходно. На днях этот агент ходил на встречу со связным, чтобы получить конверт.

– Где?

– В окрестностях Сан-Франциско. Точнее сказать не могу.

– У связного есть имя?

Последовала долгая пауза. Нетрудно было догадаться, что за дверью совещаются. Наконец Албан объявил:

– Амброуз.

Двое солдат, что привели женщину, попятившись, вышли. Она услышала, как щелкнул дверной замок, но когда я потянулась к ее связанным запястьям, женщина попыталась увернуться от моего прикосновения.

– Амброуз, – бормотала я. – Сан-Франциско. Амброуз. Сан-Франциско…

Снова и снова повторяя эти слова, я погрузилась в ее разум. Напряжение, которое копилось во мне с того самого момента, как я взошла на борт самолета в Мэриленде, мгновенно схлынуло. Я наклонилась ближе к женщине, стремительный поток мыслей заструился через ее сознание. Они оказались ослепительно-яркими – от них исходило настолько болезненно-насыщенное свечение, словно каждое воспоминание окутывал чистый солнечный свет.

– Амброуз, Сан-Франциско, информация, Амброуз, Сан-Франциско…

Этому приему меня научил Клэнси – упоминания определенных слов, фраз или имен нередко достаточно, чтобы найти нужную главу в чьих-либо мыслях.

Женщина расслабилась под моими пальцами. Готова.

– Амброуз, – тихо повторила я.

Стоял полдень или около того; я была ею, а она – мной, и мы быстро подняли глаза на солнце, стоящее прямо над нами. Картинка мерцала, когда я бежала через пустынный парк, черные тенниски скользили по некошеной траве. Впереди замаячила постройка – общественный туалет.

В моей руке внезапно появился пистолет, что меня нисколько не удивило. По мере того как я погружалась в ее разум, вместе с «картинкой» приходили и другие чувства: запах – там, звук – здесь, прикосновение. С того мгновения, как оказалась в этих воспоминаниях, я ощущала холодный металл за поясом шортов.

Человек, ожидавший позади здания, даже не успел повернуться, как уже лежал на земле с дыркой размером в доллар на затылке. Я отскочила, отбросив запястье женщины. Последним, что я увидела, прежде чем разорвать связь, была синяя папка и ее содержимое, разлетающееся по ветру и падающее в расположенный неподалеку пруд.

Я открыла глаза, хотя мигание свисающей с потолка лампочки отдавало в голове болью. По крайней мере, не мигрень – с каждым таким погружением боль постепенно становилась слабее, но дезориентация никуда не девалась. Мне потребовалось две секунды, чтобы вспомнить, где я, и еще две – чтобы обрести дар речи.

– Она встретилась с мужчиной в парке, за общественным туалетом. Подошла к нему сзади и выстрелила в голову. Информация, которую он принес, лежала в синей папке.

– Ты видела, что произошло с папкой? – В голосе Албана звучало восхищение.

– Она на дне пруда, – ответила я. – Почему она его застрелила? Если он был связным…

– Достаточно, Руби, – оборвала меня Кейт. – Впустите их, пожалуйста.

Женщина обмякла на стуле – все еще не пришла в себя после моего проникновения. Она не сопротивлялась, когда солдаты освободили ее от пут и подняли со стула. Но мне показалось… мне показалось, я услышала, как она плачет.