– Ну… – Большой ухмылялся широко и радостно. Очевидно, решил, что теперь сможет постоянно играть с собачками.

«Если он и вправду окажется на псарне, то, может, проживет подольше…»

Однако комендант еще не закончил. Что-то нехорошее было у него на уме, несмотря на внешнее благообразие, и старику он почему-то казался гораздо более опасным, чем Хайнц. Но так и должно быть.

Так и было. Комендант поманил к себе старика, а когда тот приблизился, отхлестал его по щекам перчаткой. При этом он не сводил глаз с идиота. Ну вот, от слов комендант перешел к делу. К унижению и насмешке. К насилию и издевательству. Но старик знал, что безропотно стерпит и это. «Республика Веры и Меда». Вот в чем настоящая насмешка. Он оценил. Даже при его кастрированной памяти он еще сохранил остаток веры – ровно столько, чтобы испытывать страх перед судьбой и проклятием. А пчелы давно передохли.

Во время экзекуции Большой продолжал пускать слюни, разглядывая терьеров, и даже издавал что-то вроде радостного повизгивания.

– Кто еще с тобой проживает? – лениво спросил господин комендант.

– Дочь, – ответил старик. – Девять лет, калека.

Он приуменьшил возраст дочери на четыре года. Ему казалось, что тринадцатилетнюю девочку могли счесть подходящей для использования, а девятилетнюю – еще нет. Он тут же осознал смехотворность подобного обмана, но дочь, по крайней мере, была достаточно тщедушна, уродлива и крива, чтобы внушить отвращение нормальному мужчине. Одна загвоздка: кого теперь назовешь нормальным?

Новый хлесткий удар по лицу перчаткой вернул его к вопросу, который в отличие от смутных опасений представлял непосредственную угрозу для жизни.

– Повторяю, укрываются ли на твоей ферме лица мужского пола и призывного возраста?

– Нет! – старик яростно замотал головой, отгоняя подозрения, на этот раз чужие. Недостаточная убедительность могла дорого ему обойтись.

– Прекрасно, – сказал комендант. – Я склонен тебе верить… но никогда не мешает убедиться. Новотны, Блюм, возьмите женщину.

Двое солдат схватили жену старика.

– Вот что, – не глядя, обратился к нему комендант, – я хочу, чтобы ты поимел свою благоверную. А мы на это посмотрим. Не стесняйся, дружище, тут все свои.

– Хорошая идея, господин Дастье! – Хайнц не преминул лизнуть начальственную задницу.

– Когда мне понадобится твое мнение, я обязательно поинтересуюсь. Никто из ниоткуда, ты готов? Приступай.

Старик думал, не лучше ли плюнуть в эту гладкую рожу – и пусть его забьют до смерти или сожрут собаки. Для него, может, и лучше. Особенно, если все закончится быстро. Но что после этого они сделают с женой? А с девочкой? Больше всего сбивало с толку то, что комендант вообще не смотрел в его сторону. Этот Дастье неотрывно всматривался в лицо Большого, словно не хотел пропустить чего-то важного.

– Я… я не могу, – сказал старик. – Я давно ничего не могу.

И это тоже была правда. Для лжи требовалось хоть немного воли к сопротивлению. А вторым ребенком жену наградил не он, если уж на то пошло. Хоть и называл девочку своей дочерью.

– В самом деле? Какая жалость. Тогда это придется сделать кому-нибудь помоложе. Новотны, как у тебя с потенцией?

– Чего?

– В постели, спрашиваю, еще на что-то годен?

– А-а. Так точно, господин комендант. Пока никто не жаловался.

– Может, тогда обрадуешь даму? Судя по всему, ее никто не пользовал уже лет десять.

Рыжий солдат с сомнением оглядел «даму»:

– Что-то уж больно страшна. Да и старовата…

– Новотны, а ты, оказывается, эстет. Никогда бы не подумал, но, к счастью, господь позаботился о том, чтобы нам не приходилось скучать. Каждый день узнаю что-нибудь новенькое. Ладно, принимайся за дело.