Копируешь жест, незаметно смещаясь к стене.

Он двигается за тобой с грацией опытного танцора, задавая ритм и скорость. Направляя в нужную точку комнаты – не касаясь руками, только пластикой тела и собственным дыханием.

Мало кто знает, кто учил его самым первым необходимым движениям, чьи отметины скрыты под длинными рукавами и высоким воротником. Тонкие полумесяцы шрамов – как конспект-напоминание: здесь нужно было выгнуться сильнее, тут – сделать более резкий выпад, на следующем такте – откинуть голову назад.

Он вплетается в реальность на привычные три счета /следы – изнаночным швом/, кружит, сворачивая то ли лассо, то ли спираль. Он словно узел-обманка: стоит потянуть за нужную нить – и распуститься, оставляя обрамленную кружевом пустоту.

Его реальность сегодня – ты. Улыбка похожа росчерк зеркального осколка.

– Попался! Потанцуем?

Ты ловишь подачу так же легко, как глотаешь очередной коктейль – прикрыв от удовольствия глаза, улавливая скорее движение воздуха, чем отслеживая происходящее визуально.

– Ты уверен, что хочешь продолжать?

Его голос тих и насмешлив, он точно знает, что к рассвету в комнате вас будет или трое, или один. Как карта ляжет.

Эхо за кадром смеется на разные голоса:

– Флеш рояль?

– Кир рояль.

– В кустах.

– А вот там у нас еще не стояло.

– Избавьте меня от графичных подробностей!

Прячешь глаза под отросшей челкой:

– Да, хочу.

В руки ложится кольт со стершимся клеймом – поверхность на удивление теплая. Впрочем, это закономерно: оружие сохраняет не только память о касании рук, но и энергию выпущенной пули.

– С кем это ты играл до меня?

Вопрос провисает в воздухе, подобно струне, нагревшейся в комнате после морозной улицы.

Он улыбается без неловкости, кивая на собственную тень.

– Ну и развлечения у вас!

– А у нас? – указывает на коробку с остроконечными конусами у твоих ног.

Неспешно, отточенно-привычными движениями вкладываешь пули в ложе барабана.

– Что ж, моя очередь.

Мишень в зеркале неподвижна – впрочем, как и всегда. Преломление граней делает траекторию непредсказуемой, но ты помнишь о зеркальном отображении и целишься, глядя прямо в коньячного цвета глаза.

Она ловит первую пулю губами, сглатывает, прокатывая металл по языку – и извечное, по законам жанра, молчание разбивается хриплым: «Еще два выстрела».

Становишься вплотную к стеклу, прижимаясь грудью, и выпускаешь вторую пулю – в сердце. Фигура мишени идет рябью, словно судорогой – и делает первый шаг в твою сторону.

– Еще один.

Голос сзади подрагивает от предвкушения.

– Ты совсем не боишься? – спрашиваешь скорее по привычке и слышишь в ответ знакомое: – Какая разница, где мы вынырнем! Главное, не промазать с локацией, а то ищи вас потом по всем старым особнякам и их отражениям.

Мишень откидывает челку со лба и протягивает раскрытую ладонь. Касаешься ее – почти – и стреляешь через двойной отпечаток так, чтобы капли крови проникли на ту сторону. Чувствуешь, как трескается лед на пальцах двойника, а кожа из холодной алебастрово-белой становится теплой, окрашиваясь в розовый, – хватаешь и втягиваешь его в комнату.

– Три выстрела, три… фигуранта. Ну, наконец.

– На чей? – голос нового персонажа сочится сарказмом.

Смеешься: – О, я скучал по этому. Сколько ночей, приличных до приторности…

– Я вернулся и не буду молчать! А то так и умрете девственниками.

– Не в этой жизни.

– Определенно, не в этой!

Трое закольцовываются, слово звенья цепи, обретая единый ритм и дыхание. Тени, разочарованно сверкая голодными глазами, бесшумно растворяются в предрассветной мгле.