Лариса демонстративно втянула воздух носом и продекламировала:

– Тут женский дух, тут бабой пахнет…

Шикунов – машинально – тоже принюхался, но ничего подозрительного не учуял. Скорее всего, дело в новых занавесках и в разложенной по-новому посуде…

Но спорить он не стал. Дождался, пока Лариса выйдет из кухни, торопливо запихал сумочку в ящик с инструментами – уж туда-то жена точно не сунется. Он по-прежнему думал о Ларисе как о жене; с формальной точки зрения дело так и обстояло – штампы о разводе в их паспортах отсутствовали. И – Паша очень надеялся – всё еще могло наладиться. Он, собственно, возлагал большие надежды именно на сегодняшнюю встречу – поговорить по душам, напомнить обо всем хорошем, что у них было, о Натусике и Паше-младшем, в конце концов…

Вместо этого Шикунов упорно молчал до самого ухода Ларисы. И мысленно поторапливал ее: ну уходи, уходи же скорее. Что ни говори, жена и любовница, пересекшиеся в одной точке пространства-времени – перебор. Даже если любовница мертвая…

Особенно – если мертвая.

Наконец он остался один. То есть, конечно же, не один – с Лющенко. Вновь поплелся в ванную, подвернул лампочку – она уже остыла и пальцы не жгла. Подумал, что надо бы снять с Лющенко одежду, чтобы не возиться потом с окровавленными тряпками. Даже не снять, но срезать…

Пошел было за ножницами, но застыл на пороге, осознав простую истину: сейчас он займется одеждой, потом вспомнит еще что-то важное и нужное, потом еще что-то… – лишь бы не приступать к главному.

Он разозлился. Нагнулся над ванной, схватил тесак – к черту перчатки! Но едва отточенное лезвие коснулось кожи, весь порыв испарился. Паша по инерции провел тесаком по коленке – едва-едва, бессильно. Кожа разошлась неглубоким разрезом. Крови не было. Гладкая рукоять тесака выскользнула из вспотевшей ладони. Сталь звякнула о ванну. Паша тяжело опустился на кафельный пол, замер неподвижно.

Все кончено.

Он никогда не сможет сделать ЭТОГО.

Никогда…

Сидел долго, мысли в голове вертелись какие-то дурацкие, абсолютно несвоевременные: вспоминал, как прошлым летом всей семьей ловили рыбу бреднем – здесь, под Питером, в отпуске; как истошный вопль Натусика: «Пашка тонет! » – заставил бросить снасть в самый ответственный момент; но двухлетний Пашка-младший не тонул, – просто, увлеченный невиданным зрелищем, чересчур перегнулся над рекой и шлепнулся в воду у берега, где глубина оказалась по щиколотку…

А вот Пашка-старший сейчас тонет. Вернее – уже утонул. Сидит на дне и не пытается барахтаться.

Но должен же быть какой-то выход! Красивый и изящный, без грубой мясницкой работы, на которую Шикунов решительно не способен…

… Сколько он терзал память в поисках намека на спасительную идею, Паша не знал. На часы он догадался взглянуть только много позже, когда квартира стала напоминать пункт по приему макулатуры – вываленные с антресолей многочисленные пачки журналов, часть которых Шикунов успел распотрошить, делали вполне уместным подобное сравнение…

Он посмотрел на запястье. Четверть первого. Однако… Но время потрачено не зря – Паша держал в руках старый номер «Огонька», где черным по белому был напечатан рецепт спасения.

Это оказался переводной детектив, роман без начала и без конца, – родители в те годы «Огонек» не выписывали, покупали в киосках от случая к случаю, что весьма раздражало школьника Пашу, которого в журнале интересовали лишь приключения с продолжениями. Чем закончилась та история, он так никогда не узнал – изданный отдельный книгой детектив Шикунову не встречался. Вполне возможно, что книжка и не выходила, – больно уж интересные вещи там описывались.