– Ну ладно, – сказал Батуала. – Понеслись, ковбои?

Он газанул, включил передачу и выехал со двора.

– Разбегаемся? – сказал Доцент.

– Погоди, – сказал Сенька деловито. – Я тебе тут наводочку дам, не пожалеешь…

Он снял с руля сумку и вытащил поздравительную телеграмму – сложенный вдвое листок тонкого картона с цветной фотографией на одной из внутренних сторон – пышная ветка сирени.

– Заедешь и отдашь лично в руки, – пояснил он.

Митя недоуменно покрутил «поздравилку» размером примерно с журнал «Веселые картинки», разве что гораздо тоньше. За три года работы он таких перетаскал вороха. Три разновидности таких вот больших и три поменьше, все с цветочками. Были еще всякие разновидности для «красных дней», но первое сентября в их число не входило, обходились цветочками. Все эти «поздравилки», вопреки строгим правилам Министерства связи, при отсутствии дома хозяев швыряли в почтовые ящики, не оставляя извещений, чтобы два раза не ездить. Расписывались за адресатов, каждый освоил десятка полтора разнообразных загогулин, время опять-таки ставили потом от фонаря. И не было случая на Митиной памяти, чтобы кто-то пришел и возмутился, что ему «поздравилку» не вручили лично в руки.

– Не пойму, в чем тут ребус, – сказал Доцент, пробежав две напечатанные на телетайпе строчки. – Аюкан, Буденного, шестьдесят восемь, Митиной Юлии Михайловне. Тетя поздравляет с близким началом нового учебного года, желает… ну, чего они все желают, успехов и всякого такого. А что им еще желать? Она, может, и горячо желает, чтобы племяшка никогда в жизни триппер не поймала, да кто ж такое на почте пропустит…

– Ты внимательней прочитай. – Сенька загадочно ухмылялся.

– А ну-ка… Что за хрень? «Вручить лично». В жизни не помню, чтобы на «поздравилках» такое ставили. На серьезных-то телеграммах редко попадается… – Он присмотрелся взглядом профессионала. – Ага! «Вручить лично» на коротенькой ленточке напечатано, значит, отдельно и потом подклеено…

– Точно, – ухмылялся Сенька. – Я Надю попросил, а ей ничего не стоит, напечатала и подклеила. Врубаешься?

– Погоди-погоди, дай мозгами поскрипеть. Чувиха?

– И классная, – ухмыльнулся Сенька. – Доперло наконец? Езжай, вручай и знакомься. Для кента ничего не жалко, тем более ничейного…

– С началом нового… Сколько ж она кончила?

– Восемь. В девятый пойдет.

– Сенька! – с чувством сказал Доцент. – Ты что, с елки рухнул, башкой приложился? Получается, чувишке пятнадцать?

– С половиной, по точным данным разведки.

– А не один ли хрен? За нее ж сто семнадцатая полагается. И дело не в том, что до семи лет. А за сто семнадцатую еще в КПЗ раком ставят. С понтом, не знаешь, Катая не слышал, да и без Катая…

– Ты погоди, – сказал Сенька энергично. – Стой там и слушай сюда. Тебя ж никто не заставляет ее жарить, дураков нет. Ты ж сейчас без постоянной девочки. Вот и будет тебе на первое время заменитель. В кино сводишь, на танцы, в темном уголке к заборчику прислонишь и руки малость пораспускаешь. И под статью не попадешь, и будет чем заняться в свободное от работы, литробола и кошкобола время. Будешь не первый такой и даже не десятый. Куча народу на таких целочках тренируется, а они и сами рады курс молодого бойца пройти с чувашами постарше. Тявый с Полканом и сейчас с такими ходят, сам должен знать.

– Ну, знаю. Ни хера в этом нет, но что-то в этом есть… А ты-то ее откуда знаешь? Не могло ж тебя просто так туда занести, от нас до Буденного не ближний свет. Ну ладно, ты ей уже телеграммы возил, надо полагать. А всё остальное из головы взял?