К тому же он меня не подвел. Чашки стояли на столе, там же имелись печенье, сушки, зефир и даже три глубокие розетки с разными видами варенья.

Что примечательно – ни розеток таких, ни варенья в моем доме сто лет как не водилось. Опять у кого-то из соседей позаимствовал, появилась у него такая привычка. Нет, посуду он, конечно, после вернет, чистую и невредимую. Но, в принципе-то, это неправильно? Хотя и вкусное варенье, тут не поспоришь. Особенно вишневое славное оказалось.

Но поругать его стоит, ибо – не дело. И куда только Вавила Силыч смотрит?

О! Вавила Силыч! Чуть не забыл! Его же предупредить надо!

Чураться Виктории подъездный не стал и вылез из-под холодильника почти сразу после того, как я его позвал.

– Исполать тебе, чародейка-матушка, – невероятно вежливо поприветствовал он мою гостью, и даже отвесил ей что-то вроде поклона. – Сто зим здравствовать, сто лет благоденствовать.

– И вам добрый вечер, суседушка, – встала с табуретки та. – Пусть в вашем дому всегда будет лад да согласие, хлеба вдоволь да молоко не киснет.

Фольклор. Надо запомнить, может пригодиться.

– Вавила Силыч, – решил не откладывать неприятный разговор я. – Тут такое дело… Опять мне придется кое с кем побеседовать. Ты понял с кем, да? Знаю, что тебе эти встречи в тягость, но – надо.

– Ох… – Подъездный зацепил ложечкой варенья из розетки. – Снова ты за свое. Хоть ты ему скажи, чародейка! Ну глупость же несусветная сюда эту погань приманивать! Ты же понимаешь, какое это зло!

– Понимаю, – ответила Виктория. – Но это не Александру нужно, а мне, не вините его. Он меня отговаривал, но я его вынудила это сделать.

– Вон как? – опешил Вавила Силыч. – Куда мир-от катится! Я же вижу, что ты хоть и молода, а горячего варева хлебнула, потому знаешь, что за этим последовать может? Александр несмышленыш еще, но ты-то…

И он махнул рукой, давая нам понять, что не в силах мириться с нашей людской глупостью. Но своих сбегал, предупредил.

Как только часы отмерили полночь, я сразу же приступил к ритуалу призыва, не желая откладывать неприятное действо в долгий ящик. И на этот раз мара откликнулась почти моментально. Смесь трав догореть не успела, а в коридоре раздались меленькие шажочки, сопровождаемые непонятным жужжанием.

– Твою тетку, забыл! – хлопнул я себя по лбу, и сунул в руку Виктории пузырек с зельем, что недавно сварил. – Пей! Живо!

– Это что? – подозрительно глянула на меня девушка. – Зачем?

– Отрава, блин! – рыкнул на нее я. – Пей, говорю! Это чтобы она тебя в ментальном плане не скрутила!

Виктория еще раз с сомнением покосилась на меня, выдернула пробку, понюхала жидкость, а после одним глотком опустошила небольшой пузырек.

Прикрытая дверь скрипнула, и в кухню вошла мара. Который раз ее вижу – и все удивляюсь несоответствию формы и содержания. Кругленькая задорная девичья мордашка, нос-пуговка, светло-льняные кудряшки, голубенькие глазки – прямо Аленка Бабаева с обложки шоколадки. Любой режиссер рекламных роликов детской одежды или сока это солнечное чудо без проб сниматься пригласит. Вот только жизни этому смельчаку останется потом ровно столько, сколько эта девчушка ему сама отмерит.

Кстати – она еще и одежду сменила, сообразно сезону. Пропала шапка с надписью «New York», ее сменили солнцезащитные очочки в розовой оправе, придерживающие волосы на лбу, сапожки сменили кроссовки с розовыми же шнурочками.

И еще – глаза. Я сразу как-то не смекнул, но – ушла из них чернота, которая так напугала меня в первый раз. То ли мимикрирует мара, то ли еще что…