– Не заставляй меня повторять трижды… – произнес он таким строгим, повелительным голосом, что по спине прокатилась волна дрожи.

В горле резко пересохло, потому что я вдруг поняла: его слова не предполагали отказа. Он смотрел на меня прямо и твердо. Будто испытующе.

И, по-хорошему, мне нужно было отказаться от его предложения так же твердо и уверенно.

Это ведь было предложение?..

Я уже открыла рот, чтобы так и сделать. Чтобы возмутиться подобной просьбе, затем развернуться и, гордо вскинув голову, выйти из комнаты.

Только вот стоило вновь взглянуть в затягивающую, будоражаще-порочную черноту его взгляда, как руки сами потянулись к пуговкам платья.

Одна петелька. Вторая…

Один удар сердца. Второй, третий, четвертый… Десятый.

Взгляд графа внезапно упал на мои руки. Он с цепким, напряженным интересом стал наблюдать, как я одну за другой освобождаю маленькие белые пуговицы серой рабочей формы служанок. Будто это было неким особым ритуалом, детали которого едва ли не смертельно важны.

От этого внимания меня бросило в жар. Пальцы дрожали, а в груди колотилось так быстро, что даже немного темнело в глазах.

Через одну бесконечно долгую минуту, в течение которой у меня пересохло в горле, а сердце вот-вот грозило разорваться от перенапряжения, платье упало на пол, оставив меня в одной нижней сорочке, под которой не было ничего.

Я опустила руки по швам и снова несмело посмотрела на графа. Меня жег стыд.

Взгляд Кайла скользил по тонкой ткани, сквозь которую торчали твердые, вставшие от нервного возбуждения соски. Опускался ниже, и тогда я боялась, что сорочка слишком короткая.

– Дальше, – отрывисто проговорил он, и от его голоса, в котором проскользнула такая жгучая хрипотца, я едва не подавилась воздухом.

В ту же секунду резко подняла руки, схватившись за ткань, и сбросила последнюю одежду долой, оставшись абсолютно голой.

А дальше к щекам прилил почти нестерпимый жар. И это был не стыд.

То, что сжигало меня теперь под голодным, ласкающим взглядом Кайла Шерье, вряд ли можно было с чистой душой назвать стыдом. Это было нечто большее. Нечто настолько горячее, разрывающее изнутри, что противиться ему оказалось просто невозможно.

Граф разглядывал меня с таким откровенным темным восхищением, что дыхание сбивалось в груди. Пульс зашкаливал, а…

Темные боги…

Между ног становилось влажно.

Что со мной не так, раз стоит ему лишь посмотреть на меня, как кожа начинает гореть? На ней словно загораются следы. Мне казалось, что я чувствую внимание графа, будто это прикосновение. Словно он не смотрит, а трогает меня.

Вот его взгляд скользнул по шее, медленно опустился на грудь, обвел ареолу и потемнел. В ответ на это под кожей будто рассыпались искры, грудь покрылась мурашками. А маленький сосок увеличился и затвердел.

Взгляд графа опустился ниже, и я почувствовала, словно по моему животу движется кончик гусиного пера. Вот он медленно обвел по кругу пупок, а затем остановился возле темного треугольничка в самом низу.

Мгновение – и мужчина резко поднял взгляд, снова посмотрев мне прямо в глаза. Только на этот раз его черные радужки словно были еще темнее, хотя, казалось бы, это невозможно.

– Ложись в ванну, – отрывисто скомандовал граф, коснувшись одной рукой пряжки ремня.

– Но…

Я хотела что-то сказать. Хоть что-нибудь. Может быть, попытаться вновь поспорить, противоречить. Конечно, когда стоишь напротив мужчины полностью обнаженная, вероятно, спорить о чем-то уже бессмысленно. Но дурацкое желание быть здесь и не быть одновременно разрывало меня на части, не давая возможности мыслить здраво.