Голова снова закружилась, глаза стали закрываться… Из последних сил я подняла голову, чтобы увидеть Эльку, спросить, наплевав не запрет разговаривать – видела ли она то, что видела я…

Но оказалось вдруг, что не только Эльки уже нет – самой машины скорой помощи уже нет, потому что меня уже вынесли из нее и везут куда-то по пустому, крашеному в белый коридору.

Зачем? Куда? Что это за больница?

Носилки проплыли мимо широкого прохода в другой кабинет, я повернула голову рассмотреть хоть что-нибудь… и обмерла.

Прислонившись к стене и провожая меня внимательным взглядом, стоял человек. Мужчина. Обыкновенный такой мужчина в накинутом на плечи белом халате… и с неестественными, ярко-фиолетовыми глазами!

При виде меня мужчина моргнул – причем мне показалось, что его веко дернулось снизу вверх, а не сверху-вниз, как моргают люди, склонил голову и медленным движением, словно раздумывал о чем-то, надел на лицо непроницаемые солнечные очки.

И в этот самый момент, старательно фокусируя зрение, расплывающееся от успокоительного и переизбытка кислорода, я увидела еще одну невероятную вещь – узоры на его кисти, подносящей очки к лицу. Точно такие же, как я видела сегодня на коже у ректора!

Паника захлестнула меня с новой силой. Задергавшись всем своим ослабленным телом, я попыталась сорваться с носилок вниз, убежать от этого кошмара, из всей этой гребаной больницы, в которую я не просила меня везти…

И куда снова подевалась Элька, черт бы ее побрал!

Носилки остановились, ко мне снова подбежала врачиха.

– У нее конвульсии! Их ректор говорил, что у нее, скорее всего, легкая форма эпилепсии… Давай еще четыре кубика… давай же, у нее сейчас пена изо рта пойдет!  

Ректор? Эпилепсия? Чего?! Так это он меня сюда…

Несмотря на мое сопротивление, в руку мне снова впилась игла, и на этот раз она меня не пожалела, усыпив уже наверняка.

***

Проснулась я на этот раз сама, без голосов, обсуждающих мое состояние.

Не на носилках. И судя по нежнейшей мягкости матраса, не в больнице.

И не в общаге.

Осознав, что не могу вот так, с налету, сказать, где нахожусь, я распахнула глаза и уставилась в потолок.

Резной. Высокий. Изящная, старомодная виньетка.

Снова зажмурившись, я ровно, глубоко задышала.

Этого не может быть. Я просто сплю. А что нужно сделать, когда спишь и видишь странный или плохой сон? Правильно – ущипнуть себя. Я подняла всё ещё слабую руку, чтобы ущипнуть другую и случайно провела ею по чему-то прохладному, податливому и вместе с тем твердому… до ужаса похожему на… на…

В полном оцепенении и стараясь как можно меньше двигаться, я убрала руку с того, что на ощупь напоминало упругое человеческое тело под тонкой тканью.

Рядом со мной. В кровати. Тело.

Да что, черт возьми, происходит?!

– Если ты не перестанешь так глубоко дышать, твои легкие вновь переполнятся кислородом и тебе станет плохо.

Сердце заколотилось, до боли знакомый голос заставил меня не то, что прорвать оцепенение – подпрыгнуть так, что чуть не вывихнула правую руку… которая оказалась плотно пристегнутой к изголовью наручником.

Так я и думала – чертов извращенец! Но как он меня сюда притащил?!

 Съежившись вокруг своей оковы, я с ужасом смотрела на нашего ректора, Демьяна Олеговича, лежащего на боку, опершись на локоть, на второй половине огромной, заправленной кровати.

– Что… вы здесь… что я здесь… д-делаю? – от страха меня так било дрожью, что кровать тряслась, ударяясь в стенку. Зубы стучали и не давали произнести нормально ни одной фразы,

– Хватит трястись! – Гордеев досадливо скривил губы и прикрыл на мгновение глаза.