Мы с Джоанной пошли вдоль занятых столиков, за которыми шли бесконечные разговоры – их никто никогда не прерывал. А вот музыка менялась, и теперь «Душители» орали про то, что «нет больше героев» – так хозяин бара показывал, что заметил мое появление. Джоанна поморщилась от шума и, придвинувшись ближе, спросила:

– Здесь включают что-нибудь, кроме этого грохота?

– Почти никогда, – крикнул я в ответ. – Хозяин бара, Алекс Морриси, ставит ту музыку, которая нравится ему самому. А нравится ему жесткий рок, он не признает легкую музыку и не принимает заявок. Как-то раз один посетитель попросил поставить кантри, так Алекс его застрелил. Многие аплодировали.

Мы подошли к бару.

Алекс Морриси, как всегда, торчал за стойкой – эдакое воплощение мученичества в черном костюме. Он происходил из древней семьи барменов-владельцев, которая была связана с этим заведением так долго, что никто уже не помнил, сколько именно. То ли этот род обосновался тут, чтобы охранять прах Мерлина, то ли наоборот. И никто не решался об этом спросить, потому что Алекс не любил наглых вопросов и начинал кидаться в вопрошающего всем, что подворачивалось под руку. Все знали, что он бросил бы работу в «Странных парнях», если бы мог, но он не мог. Его семью накрепко связали с баром какие-то древние, жуткие соглашения, поэтому Алекс не мог уйти отсюда до тех пор, пока не найдет себе замену из числа своих родичей. А поскольку Алекс Морриси был последним в своем роду, неудивительно, почему он так легко раздражался и набрасывался на посетителей.

Поговаривают, что, когда он родился, он уже пребывал в плохом настроении, и с тех пор оно не улучшилось. Он постоянно ворчал, бессовестно жульничал, грубил в ответ на замечания по поводу неправильно отсчитанной сдачи. И не дай бог было недоплатить хоть пенни с названной им цены!

Алекс называл себя почти прямым наследником британской короны, потомком Артура Пендрагона по боковой линии. Он также заявлял, что может видеть ауру любого человека, если ударится головой об стену под нужным углом. Сейчас он наслаждался, обслуживая одного из клиентов, но прекрасно знал, что я здесь. В баре не могло случиться ничего, о чем бы Алекс не знал, иногда он даже догадывался о том, что ты собираешься сделать, раньше, чем эта идея приходила тебе в голову. Его коронным номером было ответить на телефонный звонок до того, как телефон зазвонит.

Я облокотился о стойку и рассматривал бармена с откровенным любопытством. Алекс выглядел так же, как раньше: ужасно, но в то же время экстравагантно. Ему было под тридцать, но выглядел он на десять лет старше: тощий, бледный, капризный, вечно чем-то недовольный. Он почти постоянно хмурился, отчего на его лбу не разглаживалась складка, а в те редкие моменты, когда он улыбался, вас ждали крупные неприятности. Он всегда одевался в черное, носил дорогие очки и шикарный черный берет, сдвинутый на затылок, чтобы прикрыть лысину, появившуюся у него лет в двадцать. Алекс считал, что эта лысина – доказательство того, как скверно к нему относится бог. Когда Алекс вспоминал, что надо побриться, он брился, – правда, случалось это нечасто; и стаканы он мыл гораздо реже, чем требовалось. Непослушные космы торчали из-под берета в разные стороны, потому что у бармена была привычка дергать себя за волосы.

На стене за стойкой по-прежнему висел огромный яркий календарь с изображением Эльвиры Повелительницы Тьмы; позы, в которых она была нарисована, несомненно, сильно огорчили бы саму Эльвиру, взгляни она на календарь. Росписи на стенах зала были все такими же веселыми и непристойными.