В кабинете становилось все теснее, и Битали Кро решил, что пора начинать:

– Слушайте меня, маленькие хозяева нашего дома! Профессора Налоби с нами нет и больше уже не будет. Посему отныне я по мере сил буду приносить вам угощение. Прошу вас поверить мне на слово, что не ищу я над вами никакой власти. Достаточно и вашей честности. Постараюсь делать для вас, что могу. Вы лишь следите, как умеете, чтобы порядок был в замке и чистота. Лучше вас этого никто не сделает. Ныне же попробуйте, что я для вас собрал. В честь первого дня постарался найти все самое-самое вкусное.

Битали замолчал. На более возвышенную и пространную речь его фантазии не хватило.

– Фича зовите, Фича, – зашевелились малорослики.

– Я здесь! – в дальнем углу, возле шкафа, в котором лежали миски, поднял руку домовой с широкой, от плеча к плечу, но короткой седой бородой. Ладошка его была крохотной, как большой палец руки, и такой же пухленькой. Даже не верилось, что такими маленькими конечностями домовые могли поднимать вдвое более тяжелые вещи, чем человек.

Фич снял шляпу, обнажив жесткие волосы цвета соломы, слегка поклонился:

– Знаю я, Битали по имени Кро, мыслями мы ныне едины. Кровь твоя нам ведома, а человеку твоего рода-племени не верить никак нельзя. Об том нам отцами и дедами завещано. Быть на том нашему уговору. Не на счете-пересчете, а на совести. На сем наш народ тебя за пир благодарит и службой тебе кланяется.

Домовые все как один поклонились. Правда, шляпы более никто не снял.

– Тогда мешать вам не буду… – Битали тоже слегка склонил голову, выдернул палочку и выскочил в коридор. Крепко зажмурил глаза, которые уже начали слезиться от неудобного состояния.

– Что, не пришли? – кинулись к нему Надодух и Генриетта.

– Пришли, – кивнул Кро.

– Отказались служить?

– Да все отлично прошло! – мотнул головой Битали. – Уговорились мы с домовыми. Что, и прослезиться теперь нельзя?

– Экий ты чувствительный, – рассмеявшись, хлопнул его по плечу недоморф.

– Молодец! – Генриетта обняла Битали и коротко, одним лишь прикосновением, поцеловала в губы.

В душе молодого человека опять колыхнулось приятное сладостное воспоминание и почти сразу растворилось под гнетом тревожных мыслей:

– Интересно, как там с молоком получается? Может, проверить?

– Нет, – чуть отстранившись, девушка положила указательный палец ему на губы. – Для тебя сейчас самое важное – вовремя провести обряд корсовинга. Да, Надодух? – обернулась она за поддержкой к недоморфу.

– Правильно, – согласился тот. – Пошли в парк. Будет обидно, если после стольких стараний ты на целый год останешься без посвящения.

Пятикурсники спустились на первый этаж, обогнули двор, мимо колодца вышли наружу и повернули к парку. Через несколько минут оказались перед плотной живой стеной, сплетенной из шипастых ветвей акации. Недоморф, остановившись за приметной глинистой проплешиной, первым отвел ветки и нырнул вперед. Битали пропустил Генриетту и тоже скользнул в низкий тенистый лаз в полтора десятка шагов длиной, ведущий к окруженной розами поляне.

Недоморф тут же повернул к ивам в центре поляны и с разбегу прыгнул в одну из крон, закачался на ветвях. Деревья, выращенные в форме кресел и постели с балдахином, были его гордостью.

– Мечтал об этом с самого утра! – раскинув руки, счастливо пробормотал он.

Битали остановился перед ровным прямоугольником камышовых кисточек, расстегнул ворот рубашки, стянул ботинки, ослабил ремень. Все эти мелочи во время обряда отвлекали его от главной цели, мешая сосредоточиться, а иногда даже причиняя боль. Палочку он вынул из кармана и, чтобы не выскользнула, туго вогнал вместо пуговицы в одну из петель рубашки. Ложе из камышей тоже было изобретением Надодуха Сенусерта: нежнее перины, оно должно было, по его мысли, заменить постели в замковой целительной. Увы, у Эшнуна Ниназовича идея поддержки не нашла. Но для проведения корсовинга эта ямка оказалась просто идеальным местом.