– Никому.

– Да что ты врешь, старый пень! – взвилась со своего места Килина. – А я?! А моя Аглайка бедолашная?! Житья нам от ведьмы нет!

– И что она делала? – кротко осведомился Роман.

– Как что?! Гадила.

– У вас пала скотина?

– Нет.

– Вы болели?

– Да здорова она, как та кобыла, – зло откликнулся кто-то из толпы. Люди постепенно приходили в себя и с надеждой поглядывали на золотоволосого красавца-либера – может, не даст свершиться несправедливости, может, не сгонят с насиженного места, не обдерут до нитки?

– Хорошо, – продолжал вошедший во вкус Роман, – мы установили, что в селе не происходило ничего, что позволяло бы думать о Недозволенной магии, значит, сельчане ни в чем не виноваты. Теперь вернемся к обвиняемой. Какой именно вред она нанесла девице Аглае до вчерашнего утра?

– Она ее сглазила.

– Как?

– В девках оставила.

– Ничего не понимаю. Она что, ее изуродовала?

– Да какая Панка была, такой и померла. – Войт впервые позволил себе улыбнуться.

– Может, захворала она или норовом переменилась?

– Куда там! Как была дурищей, так и… А уж склочная, хуже матери, а та, прости святая Циала, навроде бешеной суки! – выкрикнула из толпы кареглазая женщина.

– Помолчи, Катря, – цыкнул войт и обернулся к Роману: – А вообще-то Катря дело говорит. От Панки все парни шарахались и до того, как Лупе к нам пришла.

– А с чего они тогда на нее показывают?

– А вот я все сейчас расскажу! – выскочила кареглазка. – То дело об осени было, моему Тымку как раз год сравнялся. У Килины кошка окотилась, спряталась под домом, котят потопить не успели. А как те вылезли, светлой памяти сучка их половила и в собачий закут закинула.

– Чтоб собаки порвали, – пояснила зареванная девчонка, – я то сама видела. А Лупе мимо шла, на псов цыкнула, те ее послушались. Та котенков забрала, а Панке сказала, что ее, коли она и дали так буде, никто в жены не захочет.

– И что?

– И пошла себе, а Панка в слезы и ну собак пинать. Рудый ее укусил даже. Панка ж, она тогда на Левка глаз положила, а он с того дня на Панку и смотреть не желал.

– Тогда скажите, была ли Лупе первой, кто предрекал покойной, что ее никто не возьмет замуж, или это ей мог сказать кто-то еще?

– И говорили! – выкрикнул с места маленький усач.

– Говорили, значит? И кто ей это сказал первым?

– Да разве вспомнишь кто, – задумалась Гвенда. – Может, и я. Панка совсем малая была, а я только-только замуж вышла… Муж мой покойный не из бедных был, вот Панка и раскричалась. Вроде как я не по любви, а с корысти. Ясное дело, за матерью повторяла, только я возьми ей да и скажи: мол, будешь такой поганкой, на тебе никто не женится. У колодца то было, слышали люди… И мать ее слышала.

– С этим понятно, – подвел черту под воспоминаниями Роман. – Теперь ты, девочка. Можешь вспомнить, что сказала Лупе Аглае во время их последней встречи? Только точно.

– А как же! Мы с ней, с Лупе, с поля шли, а Панка навстречу. В шелковой юбке, – мечтательно протянула оборванная девчушка. – Панка мимо прошла, а Лупе вдруг остановилась, ровно прислушалась… И как бросится догонять.

– Догнала?

– Конечно, она ж швидко бегает.

– И что сказала, только точно говори? – почти крикнул войт.

– Сказала, – девочка подумала, – сказала, что, если та идет в пущу, чтоб не ходила, потому нехорошо там.

– А Панка?

– Панка как крикнет, что куда хочет, туда и идет. А Лупе нахмурилась и тихо-тихо так: «Ну иди, раз решила, только как бы беды не было».

– По-моему, все ясно, – заметил Роман, улыбаясь войту. – Покойную в селе не любили многие, в пущу та пошла по своей воле, никто ее не заманивал. Лупе, наоборот, хотела ее спасти, потому и предупредила. Она хорошая знахарка, вот и почувствовала опасность. Вряд ли Лупе понимала, что происходит, просто чуяла, что в пуще «нехорошо». Когда же ей показали, что осталось от тела, она приняла такой удар зла, что впала в состояние «черного сна» и сейчас ничего не понимает. Ее надо спасать, а то она просто умрет от истощения. Лупе надо оправдать, а потом… Я мог бы отвезти ее в Таяну и показать магу-медикусу.