– Ладно. – Тёма резко встал. Такой большой, серьёзный, занятой… ребёнок. – Поговорили и хорош. Тебе пора.

Дмитрий Эдуардович сделал последнюю попытку:

– Про сына и отца… я по-настоящему… я бы хотел… встречаться иногда, говорить, хотел бы… заботиться о тебе…

– Дядя! – пожурил Тёма, прыснул и начал хохотать. Смеялся он задорно и звонко. Это было почти приятно. – Ну ты даёшь… ну артист… позаботиться… это я могу о тебе позаботиться…

– Можете и вы… обо мне, – прошептал «отец».

Мальчик то хлопал по коленям, то показывал на Дмитрия Эдуардовича пальцем.

– Ну, уморил… видишь, спонтанные встречи – залог успеха… смех продлевает жизнь, а, значит, не зря нашёл ты меня… о-хо-хо…

– Я могу… зайти ещё раз?

– Через месяц или через год. Если у меня будет настроение. Элемент неожиданности уже исчерпан. Тебе повезло, что вообще застал меня дома.

«Это не везение, а судьба или любовь».

– До свидания… Тём, – сказал Дмитрий Эдуардович в прихожей.

– Пока! – ответил «сын» из игровой комнаты. – Дверь сама закроется! Ничего там не нажимай!

Охранник в вестибюле, завидев спускающегося по лестнице Дмитрия Эдуардовича, вынырнул из убежища поста. Вышел навстречу, улыбаясь и подмигивая.

– Как всё прошло? Поболтал сын с папой?

– Поболтал, – бессильно сказал Дмитрий Эдуардович.

– Верю, верю. Лучшему отцу – лучшее внимание. О! Звучит, как слоган!

– Вы можете его куда-нибудь продать…

– Правда?

Дмитрий Эдуардович заставил себя улыбнуться.

– Я не знаю, – Его мысли летали тремя этажами выше. – Сдуру ляпнул.

– Вы ляпнули, я намотал на… этот…

– На ус, – подсказал Дмитрий Эдуардович.

– Точно! Видите, как с умным человеком приятно поговорить. И проводить его приятно, да хоть и до дверей. Заодно и ноги разомну.

– Конечно… спасибо.

– Тут передачу посмотрел, да вот только что. Мистика, да и только. Какие-то племена в Африке или Америке, – Они остановились в полутенях парадной: один – не решаясь выскользнуть в морозное разочарование, другой – стремясь погреться у углей разговора. – Деревушка бедная, грязные все, полуголые. И мальчуган один приболел, сопли, платки, травы, температура, лихорадка, короче, понимают, что плохо дело. Умрёт скоро. А семья – там у них по-прежнему пережиток этот, мать, отец, дети, все вместе – любит его, аж глаза лопни. И вот отец говорит… он там на своём болтал, на тарабарском, но перевели так: «Моей любви хватит на два сердца. Он не умрёт». Сказал и ударил мальчика в грудь ножом…

– Что? – дёрнулся Дмитрий Эдуардович.

Охранник принял это за одобрение: значит, правильно подал историю, раз собеседник встрепенулся.

– Представляете? Ножом! А потом вырезал сердце и положил в какую-то миску.

– Простите? В миску? Сердце?

– Да! Но это ещё ерунда, это не главное!

– Ерунда… – слабым голосом повторил Дмитрий Эдуардович, ища в карманах пальто кепку.

– Сердце-то билось! Понимаете?

Заговорщицкий тон охранника вызвал у Дмитрия Эдуардовича приступ тошноты. Перед глазами билось что-то алое и липкое.

– Простите…я пойду, душно… простите…

– Да, да. Дверь, осторожно… Но вы понимаете, сердце билось! Вырезанное сердце билось! Всего наилучшего!

– Ага… и вам…

Он оказался на улице. В заговоре снега и ветра: снежинки клеились к лицу, вихрь обстреливал их холодными струями. Луна слитком серебра пряталась в грязных разводах неба.

«Так поздно? Сколько же я провёл…»

Дмитрий Эдуардович понял, что принял за луну какую-то конструкцию на крыше дома, надел кепку, стал поспешно застёгивать пальто.

Девять остановок автобуса.

Следовало поторопиться и набраться терпения.

У подъезда собственного дома его ударил голос соседки.