«Она что, ждет ответа?» – подумал он и промолчал.

– Иное дело в опере – там хорошо. Утверждай себе, что ты Иоланта и тебе восемнадцать. Даже если ты весишь под тонну и до пенсии пара часов – публика примет на ура. А почему?

– Сдаюсь.

– Да потому, что петь, если мало-мальский голос есть, можно хоть до смерти. В мюзиклах не так важен голос, куда важнее вовремя войти в струю, найти свою нишу, стиль. Коли имеются и артистические данные – тем лучше! Посмотри на Сида…

– Слуга покорный, уволь, на ночь глядя.

– А вот зря, – кротко заметила Мария, – ибо предубеждение и гордыня, особенно для сыщика, – это третья группа инвалидности.

– Тем более, пощади инвалида, – фыркнул муж.

Она вздохнула, глянула с любовью и сожалением, уселась, положив одну прекрасную ногу на другую такую же, и терпеливо начала в который раз:

– Пытаюсь я, Лев Иваныч, донести до вас очень простую мысль. Сид, после стольких лет работы в конкретном стиле, не побоялся измениться – и выиграл.

– Что и понятно, – подхватил муж, – ибо до гроба по сцене скакать нехорошо.

– Иные и скачут, да еще и по всему миру. И собирают на старых дрожжах и ностальгии полные залы инфантилов. Суть-то не в этом. Попробую тезисно, максимально понятно: считаю, что он очень грамотно поступил. Вижу в сотрудничестве со здравомыслящим профессионалом очень хороший шанс для себя.

И твердо завершила:

– А также – и большую честь.

– Да в своем ли ты уме? – возмутился он. – Какую честь?! С кем ты собираешься сотрудничать, преподаватель, без трех минут народная артистка, лауреат и все такое…

Мария многозначительно посулила, что про «все такое» поговорит с ним особо.

– Теперь то, что звезда первой величины из совершенно другой галактики…

– Черной дыры, – бросил он.

Она возвела глаза к потолку, взывая о даровании терпения:

– Зачем я только обещалась его любить – и в болезни, и в деменции.

Гуров наступал:

– И потом, что ты, в Питер уедешь? Не пущу.

Наконец-то Мария возмутилась по-настоящему. Как же, посягательство на свободу передвижения:

– Он в Москве работает, и давно уже, темнота ты непроглядная! Но даже если бы и в Питер – что такого?

– Бросаешь мужа, – горько констатировал он.

– Да отделаешься от тебя, как же. Гуров, приди в себя! Сид – умница, талантище и звезда, это объективная реальность, отрицать которую есть абсурд и шизофрения. И то, что он вышел именно на меня, – колоссальная удача. Это показывает, что я – абсолютная ценность. Независимо от галактики. Вопросы?

Лев Иванович открыл рот. И закрыл. И наконец, смог ответить лишь:

– Оп-па…

И признался сам себе по большому секрету, что Мария его переклюкала играючи, как ребенка.

Убедившись в своей победе, жена деловито закрепила успех:

– Итак, завтра к десяти вечера подскочу обсудить условия сотрудничества и детали.

– Почему так поздно? – прицепился он.

– Потому что до того будут разговоры с остальными.

– Кто такие?

– Ну кто-кто, я не спрашивала. Директор привезет бумаги, еще кто-то подъедет из творческих… Откуда мне-то знать?

– А если у них будут пьянки и мордобой?

– Не пьет он, – утомленно отозвалась она, – а съезжаются они потому, что любое сценическое произведение всегда составное и договариваться надо со всеми особо. Если поймут друг друга сразу, то и подпишут контракт. Потом и я подтянусь, к кульминации. Сейчас как раз окно, предложений по кино пока нет, ну а с Шиллером все гладко. Так что завтра еду.

– Конечно, едем, – поправил Гуров не менее деловито.

– Почему «едем»?

– Потому. Я тебя одну не отпущу.

– Ой! – Она подперла щеку рукой, нарочито по-бабьи, пропела издевательски: – Кумоньки! Полковник-то мой ревну-у-у-ует!