Фильм кончается так: монах, насколько я помню, становится очень высокопоставленным человеком, может даже епископом, и одновременно встречает любовь в лице сознательной атеистки, которая и помогает владыке стать «нормальным» человеком. В финале фильма епископ бежит по лугу и, не прекращая бега, срывает с себя и забрасывает в высокую траву панагию с подрясником. Всё по-советски столь перспективно и жизнеутверждающе, что так и хочется бежать за ним к новому светлому будущему.

Галина Михайловна, наша классная руководительница, в приказном порядке заставила нас посмотреть этот фильм. И что вы думаете, вместо того чтобы бежать вслед за киношным расстригой, мое желание стать священником только утвердилось. Как-то в разговоре с родителями, когда папа поинтересовался: «Ну, так в какое военное училище будешь поступать, танковое или командное?» – я совершенно без всякой задней мысли ответил: «Папа, я подумал и решил пойти в семинарию, на священника хочу учиться».

Такую немую сцену, какая произошла в тот момент с моими родителями, я видел в своей жизни только один раз – когда в нашем областном театре показывали гоголевского «Ревизора». Помню, как мама, схватившись за сердце, ойкнула и присела на диван, а папа, придя в себя, сперва молча показал мне кулак, а уж потом, обретя дар речи, добавил:

– Вот только попробуй. Ты что, погубить нас хочешь?

Почему погубить? Мне была непонятна тогдашняя реакция родителей на мое, в общем-то, невинное заявление. Я ничего не знал. А они, люди опытные, боясь, что я где-нибудь что-нибудь ляпну, молчали при мне о совсем еще недавних массовых репрессиях. Я был послушный сын и не мог пойти против отца.

Помню, как после летних каникул, перед началом занятий в 9-м классе, мы собрались во дворе школы. Ребята рассказывали друг другу, где были и чем занимались летом. У нас в классе учился Слава Петров, весьма оригинальный малый. В начальной школе это был первейший разгильдяй, двоечник и второгодник. А потом с ним что-то произошло, и он решил, что ему нужно учиться. Петров постарался наверстать упущенное: окончил среднюю школу, потом техникум и, по-моему, даже институт. А в довершение всего еще и женился на круглой отличнице и золотой медалистке.

В тот день Слава смеялся:

– Мужики, я сейчас вам такой анекдот расскажу, вы от смеха попадаете!

Славка действительно мог отчебучить что-нибудь забавное, и я подошел ближе, уже было приготовившись смеяться.

– Короче, мы с отцом этим летом калымили. Церковь в Путришках красили, нормально заработали. Так вот, тамошний поп мне и говорит: «Славка, я вижу, ты человек старательный и из тебя будет толк. Если хочешь, могу тебе помочь поступить в Жировицкую семинарию. А потом, глядишь, священником станешь. Нам такие добросовестные нужны». Я ему отвечаю: «Да я же вашей премудрости не знаю и молиться не умею». А он мне: «Ничего, Славк, молиться – дело наживное, ты только соглашайся, а я тебя научу». Батя мой слушает, как меня поп охмуряет, и тоже туда же: «А чего, сын, подумай, я противиться не стану». Пацаны, прикиньте! Я такой лет через десять в рясе в школу как завалюсь, так наша классуха точно с ума сойдет!

Славка смеется, хохочут пацаны, представляют в лицах нашего чудного Славку в черной рясе, с крестом на пузе и Галину Михайловну, которая, увидев своего бывшего ученика в таком страшном виде, словно подкошенная падает в обморок.

Я стою, пытаюсь вместе со всеми смеяться, а сам чувствую, что у меня от обиды слезы наворачиваются. Ну почему все так несправедливо? Почему я, почти отличник, дисциплинированный ученик, комсорг класса, обязан подчиняться всем этим условностям, а моя мечта может перечеркнуть карьеру отцу, и родителей обязательно попрут из партии? Почему второгодник и еще недавний пофигист Славка может стать священником и ему никто не станет мешать? А его отец, простой работяга, дает добро сыну на учебу в семинарии. Получается, лучше быть работягой и не зависеть ни от каких условностей. А зачем тогда учиться? И главное, почему сам Славка смеется над предложением того батюшки, неужели ему на самом деле смешно?