Лейтенант с сержантом, раскрыв рты, смотрели на полыхающего «американца». Спасти машину уже было нельзя.

– Я ж тебе говорил – не к добру все эти приезжие объявляются. Вызывай оперативников и пожарников. Давненько в наших краях такого не видали, – проговорил лейтенант. – Зря мы с тобой тут останавливались. Теперь бумаг писать не переписать.

Лейтенант обвел взглядом площадь, с досадой щелкнул языком. Мотоциклиста уже нигде не было видно. Наверное, укатил перед самым взрывом. А так бы был вполне пригодный свидетель. Вместо него он зафиксировал взглядом лишь старушку – «божий одуванчик» в клетчатом платке. Она стояла на углу площади с плетеным лукошком, прикрытым мешковиной, и недобро щурилась на охваченную огнем машину. Явно старая карга недолюбливала новых хозяев жизни – тех, кому средства позволяли раскатывать на дорогущих «американцах». Еще раз блеснув очочками, старушенция прижала лукошко к животу и засеменила в боковую улицу.

– Сержант, мы ж у него документы так и не спросили. А?

– Не спросили.

– А номер мотоцикла ты хоть запомнил?

Сержант наморщил лоб.

– Так старушенция тоже свидетель, – промолвил он.

– Да ну ее на хрен, с такой связываться, сумасшедшей. Да и что она видела? Только как «Кадиллак» полыхнул. Так таких свидетелей у нас вон – целый «Дом ветерана», – показал он на распахнутые окна, возле которых толпились любопытные старички со старушками.

Спустя минут десять со стороны улицы взвыла полицейская сирена, и на полтона выше – сирена пожарной машины. Вскоре у сожженного, исковерканного «Кадиллака» суетились менты и эмчеэсовцы. К счастью, пострадавших не имелось – в такое время на площади перед «Домом ветерана» обычно никого не бывало.

Естественно, злой умысел сомнений не вызывал: лимузины без посторонней помощи обычно не взрываются. Тем более что на стене напротив правоохранители обнаружили граффити, исполненное аэрозольным баллончиком: «Это только начало!»

Вне сомнения, послание это было адресовано не только Роману Сергеевичу Мандрыкину, но и всему дорожно-строительному холдингу «Т-инвест»…

Солнце, казалось, застыло в зените раскаленным шаром. По пронзительно-синему небу неторопливой отарой белоснежных овец медленно проплывали кучерявые облачка. В вышине пронзительно звенели певчие голоса невидимых жаворонков. Но Ларину некогда было рассматривать это великолепие, раскинувшееся над землей. Некогда было вслушиваться в жизнеутверждающие птичьи песни, звучавшие над этой землей и шестьдесят, и сто, и тысячу лет назад.

Андрей бежал по ржаному полю. Спелые колосья царапали руки, желтая солома хрустела под сапогами. Рубашка защитного цвета насквозь пропиталась потом, липла к спине, а Ларин все бежал, не останавливаясь, не оглядываясь, разгребая перед собой ржаное море рукой, в которой сжимал увесистый пистолет «ТТ». Тяжело дыша, Андрей выбрался на пригорок. Рожь тут росла такая же густая, как и в низине. Перед ним открылся идиллический пейзаж. Небольшая на дюжину дворов деревенька, густые сады, сквозь которые проглядывали крыши изб. Песчаный проселок гигантской змеей обвивал деревню и уходил к почти идеально круглому диску озера Чертово Око.

На самом краю поля, подходившего к деревне, женщины в ситцевых платьях граблями ворошили солому. Неподалеку от них в дорожном песке играли дети. От озера к деревне пастух гнал стадо коров, щелкая по земле длинным, как у циркового укротителя, кожаным кнутом. Коровы протяжно мычали, а пастух в широких серых галифе и соломенной шляпе незлобно покрикивал на них. Мимо Ларина, тяжело сотрясая землю, неуклюже проскакал к деревне стреноженный конь, волоча за собой длинную цепь.