Л е п и д (он явно переоценил свои силы). Кай!
К а л и г у л а. Ладно, ладно, я сам расскажу. А ты посмеёшься. Хорошо? (Подмигивает.) Не бойся, не о твоём младшем сыне. (Новый взрыв смеха.) Впрочем, у меня и так хорошее настроение. (Он пьёт и подсказывает.) На… на-о… на-о-бо.. Ну же, Лепид!
Л е п и д (устало). Наоборот, Кай.
К а л и г у л а. Правильно! (Пьёт.) Теперь слушай. (Задумчиво.) Жил-был один бедный император, которого никто не любил. А он сам любил Лепида и, чтобы избавиться от своей любви, велел казнить его сына. (Меняет тон.) Конечно, это всё неправда. (Пауза.) Смешно? Почему ты не смеёшься? Почему никто не смеётся? (С гневом.) Хочу, чтобы все смеялись! Ты, Лепид, и все остальные. Встаньте и смейтесь! (Бьёт кулаком по столу.) Слышите, я хочу, чтобы вы смеялись!
Патриции поднимаются. В течение этой сцены все, кроме Калигулы и Цезонии, напоминают марионеток.
К а л и г у л а (откидывается на своём ложе и заразительно смеётся). Цезония, ты только взгляни на них! Ну можно ли дальше? Честь, достоинство, как там ещё, мудрость нации – всё исчезло от страха. Да, Цезония, страх – прекраснейшее чувство, редкое, чистое, бескорыстное, благородное. (Закрывает лицо рукой и пьёт. Дружелюбно.) Поговорим о чём-нибудь другом. Кассий, почему ты сегодня такой молчаливый?
К а с с и й. Кай, я готов говорить всё, что прикажешь.
К а л и г у л а. В таком случае, помолчи. Мне хочется выслушать нашего друга Муция.
М у ц и й (неохотно). Как тебе угодно, Кай.
К а л и г у л а. Ну что ж… Расскажи нам о своей жене. Но прежде пусть она сядет рядом со мной. (Жена Муция подходит к Калигуле и садится.) Слушаем тебя, Муций.
М у ц и й (растерянно). Я… я люблю свою жену.
Все смеются.
К а л и г у л а. Конечно, мой друг, конечно. Но это слишком банально. (Он рассеянно целует жену Муция в левое плечо. Всё более и более непринуждённо.) Когда я вошёл, вы, кажется, устраивали заговор?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Кай, неужели ты думаешь…
К а л и г у л а. Ах, милашка, хорошо, что и старость проходит. (Патрициям.) Но ведь вы совершенно не способны на мужественные поступки. Кстати, я вспомнил, что мне необходимо уладить одно государственное дело. Но прежде – уступим тем настоятельным желаниям, которые диктует нам природа.
Он поднимается и уводит жену Муция в соседнюю комнату.
Муций пытается встать.
Ц е з о н и я (любезно). Муций, налей мне, пожалуйста, этого прелестного вина!
Муций молча и покорно наливает вино. Минута замешательства. Дальнейший диалог несколько наигран.
Ц е з о н и я. Кассий, не расскажешь ли теперь, из-за чего вы подрались?
К а с с и й (холодно). Всё началось, уважаемая Цезония, с нашего спора: может ли поэзия быть жестокой?
Ц е з о н и я. Как интересно! Впрочем, моим женским умом этого не понять. Но я в восторге от того, что любовь к искусству способна довести вас до драки.
К а с с и й (та же игра). Разумеется. Сам Калигула говорил мне как-то, что всякой глубокой страсти сопутствует жестокость.
Г е л и к о н. А любви – насилие.
Ц е з о н и я (жуёт). В этом суждении что-то есть. Как вы считаете?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Калигула – первоклассный психолог.
1 – й п а т р и ц и й. Сказано воистину с красноречием мужества.
2 – й п а т р и ц и й. Зря он не записывает свои мысли – им цены нет!
К а с с и й. К тому же, это его развлечёт.
Ц е з о н и я (по-прежнему жуёт). Если желаете знать, в настоящее время он пишет об этом трактат.
Входят Калигула и жена Муция.
К а л и г у л а. Муций, возвращаю тебе жену. Прошу прощения, я должен дать несколько указаний.