Валера, очевидно, знавал лучшие времена. Он умел носить одежду и нести себя. Ботинки его не бывали грязными, а рубашки и брюки нестираными. Вот только ему, похоже, негде и нечем было их погладить.

Но сильнее всего бросалось в глаза то, что Валера был страшно одинок. Он не то что был неухожен, хотя частенько приходил небритым и явно не имевшим возможности принять душ… О Валере точно никто не заботился. Никто его не любил и не присматривал за ним. Никто его нигде не ждал. Сейчас я думаю, что Валера был гей. Вот только я тогда и представления не имел о том, что такие люди бывают.

Курить из балетного класса он убегал пару раз за два часа занятий в студии. Убегал на лестницу. Курил у окна. Я однажды тайком видел его там. Он сел на холодный подоконник, весь ссутулился и обвис, как глубокий старик. Он курил, бормотал что-то и делал какие-то жесты рукой, которой держал сигарету. Потом я узнал, что так беседуют с собой ужасно одинокие люди.

Кожа на лице его была ноздреватая и плохая. На щеках, бороде и шее всегда виднелись старые и свежие порезы. Я тогда уже вовсю брился и понимал, что Валера далеко не каждый день может позволить себе новое лезвие и у него нет регулярного доступа к горячей воде.

Всё его идеально сложенное тело было бледно, будто он никогда не подставлял его солнцу. Длинные его руки и ноги были гибки и выразительны, но как-то неестественно слабы. Аристократические ладони и пальцы желты… А в широкой его груди и плечах как будто отсутствовали сила и энергия.

Чем Валера питался? Кто готовил ему еду? Была ли у него ежедневная трапеза?.. Горячий суп, свежий хлеб, чай… этого тоже никто не знал. Боюсь, что никто ему не готовил и ел он не каждый день.

Но он был настолько горделив и непроницаем, что даже наши сердобольные девчонки, студентки Института пищевой промышленности, для которых высшей радостью было кого-то накормить, которые всех, кто был худее и стройнее, подозревали в недоедании… Даже они никогда не предложили Валере пойти с ними в общежитие поесть нормально. Мне предлагали не раз. Валере не посмели.

Светлые, почти голубые, глаза его были вечно невыспавшимися, красными, болезненными. Случалось, что он приходил в студию раньше нас и мы заставали его спящим. Но и спал он не как обычный человек. Он спал как рыцарь пантомимы. Спал, переодевшись в трико, улёгшись спиной на узенькую скамейку и вытянувшись как струна. Он даже во сне идеально держал равновесие.

Конец ознакомительного фрагмента.