– А вы не могли бы убить сразу двух зайцев? – спросила его Джулия. – На гостей мне в высшей степени наплевать. А для вашего патрона главное ведь – добрые намерения, не так ли?

– Мисс Уолш, опомнитесь!..

– Да уверяю вас, это совсем не лишено смысла: по крайней мере, тогда мой отец смог бы присутствовать на моем бракосочетании.

– Джулия! – строго осадил ее в свой черед Адам.

– Ладно, значит, все присутствующие считают мое предложение неудачным, – заключила она.

– Не желаете ли сказать несколько слов? – спросил священник.

– Мне бы, конечно, хотелось… – ответила Джулия, глядя на гроб. – А может, вы, Уоллес? – предложила она личному секретарю отца. – В конечном счете именно вы были самым верным его другом.

– Не думаю, мисс, что я способен на это, – ответил секретарь, – кроме того, мы с вашим отцом привыкли понимать друг друга без слов. Хотя… одно слово, с вашего позволения, я мог бы сказать, но не ему, а вам. Невзирая на все недостатки, которые вы ему приписываете, знайте, что он был человеком иногда жестким, часто с непонятными, даже странными причудами, но, несомненно, добрым; и еще – он вас любил.

– Так-так… если я правильно сосчитал, это не одно слово, а куда больше, – пробормотал Стенли, многозначительно кашлянув: он увидел, что глаза Джулии заволокли слезы.

Священник прочел молитву и закрыл требник. Гроб с телом Энтони Уолша медленно опустился в могилу. Джулия протянула отцовскому секретарю розу, но тот с улыбкой вернул ей цветок:

– Сначала вы, мисс.

Лепестки рассыпались, упав на деревянную крышку, за ними в могилу последовали еще три розы, и четверо проводивших Энтони Уолша в последний путь направились обратно к воротам. В дальнем конце аллеи катафалк уже уступил место двум лимузинам. Адам взял за руку свою невесту и повел ее к машине. Джулия подняла глаза к небу:

– Ни одного облачка, синева, синева, синева, одна синева, и не слишком жарко, и не холодно, и ни малейшего дуновения ветра – ну просто идеальный день для свадьбы!

– Не беспокойся, дорогая, будут еще другие погожие дни, – заверил ее Адам.

– Такие теплые, как этот? – воскликнула Джулия, широко раскинув руки. – С таким вот лазурным небосводом? С такой пышной зеленой листвой? С такими утками на озере? Нет, похоже, придется ждать будущей весны!

– Осень бывает так же прекрасна, можешь мне поверить… А с каких это пор ты любишь уток?

– Это они меня любят! Ты заметил, сколько их собралось только что на прудике, рядом с могилой отца?

– Нет, не обратил внимания, – ответил Адам, слегка обеспокоенный этим внезапным приливом восторга у своей невесты.

– Их там были десятки… да, десятки уток, с красивыми галстучками на шее; они сели на воду именно в том месте и уплыли сразу же по окончании церемонии. Это были утки-кряквы, они хотели побывать на МОЕЙ свадьбе, а вместо этого явились поддержать меня на похоронах отца.

– Джулия, мне не хотелось бы спорить с тобой сегодня, но я не думаю, что у кряквы есть на шее галстук.

– Откуда ты знаешь! Разве это ты рисуешь уток, а не я? Так вот, запомни: если я говорю, что эти кряквы облеклись в праздничный наряд, то ты должен мне верить! – вскричала Джулия.

– Хорошо, любимая, согласен, эти кряквы, все как одна, были в смокингах, а теперь поехали домой.

Возле машин их ожидали Стенли и личный секретарь. Адам вел Джулию к машине, но она вдруг остановилась перед одной из могильных плит на просторной лужайке и прочитала имя и годы жизни той, что покоилась под камнем.

– Ты ее знала? – спросил Адам.

– Это могила моей бабушки. Отныне вся моя родня лежит на этом кладбище. Я – последняя из рода Уолшей. Конечно, если не считать нескольких сотен неведомых мне дядюшек, тетушек, кузенов и кузин, обитающих между Ирландией, Бруклином и Чикаго. Адам, извини мне эту недавнюю выходку, меня и вправду что-то занесло.