В будущем мы, быть может, достигнем нового, поистине универсального гуманизма и будем говорить об Ассизи и Элефанте, Боттичелли и Ли Лун-Мьене, о танце тандава и Снятии с креста как о храмах, личностях и стремлениях, одинаково важных в жизни человеческого духа.

Если верить психоаналитикам, видеть во сне спешащий поезд – это знак подсознательного беспокойства о мужской потенции. Для такого открытия не нужно особое воображение. Что более мужественно, молодо и безумно, чем поезд, с грохотом пролетающий мимо вокзалов и ныряющий в горы в стремительном, возбуждающем лязге металла в духе непреодолимой силы и воли? Самый мужественный отрезок железной дороги в этом смысле, несомненно, идет вдоль Лигурийского побережья; поезд спешит вдоль крутых склонов Апеннин и каменистого берега, скашивая дома, холмы, утесы, мосты, стены, деревья, неожиданные толпы, церкви и рынки, и от этого возникает чувство эйфории, граничащее с опьянением.

Однако самый немужественный поезд, на котором мне доводилось ездить, – этот самый, который везет нас по равнинам Индии. Он идет медленно, пыхтит, останавливается, потом снова немного набирает скорость, но пространство такое широкое, мир такой огромный, что тебе кажется, будто ты никуда не движешься. Между тем в купе полно пыли и дымы. Туччи умудряется читать, но он герой печатного слова и исключение. Трое остальных пассажиров, включая меня самого, смотрят в окно, дивясь на бескрайний ландшафт сухих деревьев, черных камней (базальта, которым усыпан Декан), крестьянских лачуг и коров.

Бенгалия размером с две трети Италии, и населения в ней больше. В поезде до Калькутты можно получить приблизительное впечатление от этой безграничной людской массы, этом плотном населении. Ранним утром кустарник сменяется рисовыми полями. Сразу же видно, что каждый квадратный сантиметр земли эксплуатируется до предела и дает пропитание максимальному количеству людей. Теплый, влажный воздух, вода, которая везде, гарантируют, что единственные ограничения жизненной силы и воспроизводства – это те, которые налагает доступное пространство.

Пока едет наш поезд, у нас на глазах разворачивается вся сельская жизнь. Мы видим, как начинается работа в одной деревне и как она заканчивается в следующей. Вот мужчина выходит из дому с двумя буйволами; в соседней деревне мы видим точно такого же мужчину, тоже с двумя буйволами, он идет к рисовым полям; в третьей деревне такой же мужчина уже приступил к работе. То же самое и с женщинами, которые идут стирать на канал, с мальчишками и их рыболовными сетями, с девочками и их коробками, и молодежью, которая едет на велосипедах по берегам канала. Одна огромная равнина простирается вплоть до горизонта, и на ней бесконечно повторяются рисовые поля, каналы, деревни и пальмы; и так она продолжается за один горизонт к следующему и дальше на протяжении тысяч деревень и тысяч километров. Человечество словно плотная ткань; жизнь как песок; анонимная вещь. Но если поезд остановится и мы выйдем и проведем каких-нибудь пару дней в первой же попавшейся деревне, сколько характеров мы обнаружим, сколько историй и интриг! (А между тем для человека за плугом, глядящего на нас, мы – набитый людьми поезд, всего лишь один из многих, проезжающих за день, – человечество течет, словно река, безымянная река лиц.) Калькутта в британско-индийской империи всегда была на хорошем счету. Англичане приезжали в Калькутту, чтобы сколотить состояние. Бомбей предлагал тихую жизнь для не слишком честолюбивых администраторов, но у Калькутты всегда был припрятан в рукаве козырь. Вдобавок у обоих городов совершенно разная история. Бомбей поднялся и расцвел, будучи успешным портовым городом, где процветает бизнес. Его единственными врагами были микроорганизмы: бациллы и вирусы тропических болезней. О Калькутте можно сказать, что она родилась как крепость, много раз была штурмована, разграблена (в 1756 году) и отвоевана и ее судьба много раз менялась посреди крови и резни. «Калькутта была настоящим правительственным центром, а Бенгалия – базой, откуда англичане между 1757 и 1859 годами распространяли свою власть, воюя с индийскими властями», – писал историк Данбар. Калькутта знала заговоры и предательство и безграничную коррупцию. Даже британцы, часто безжалостные в колониальных войнах и жесткие в управлении, но несклонные двурушничеству, поддались местному влиянию, и Клайв