— Он сам. Видишь, — сглатывает подруга. — Не я одна. Я не видела! Он просто шёл, а я ехала и…

— Ничего не болит? — обращаюсь к пострадавшему, присев рядом с ним на корточки. По обдавшему меня характерному амбре понимаю, что передо мной бездомный. — Всё цело? — спрашиваю, а взгляд цепляется за грязные руки, слегка в крови.

— Да вроде нормально, — пожимает плечами и кидает сочувственный взгляд на Сару. Он будто не винит её, а, наоборот, поддержать хочет. Сказать, что ничего страшного и не надо плакать. — Рука только когда двигаю, стреляет болью. И бедро. Оно весь удар приняло от машины. Но не знаю. Ушиб у меня, девочка. Бывает.

— Ясно, — поджимаю губы и достаю кошелёк. Вынимаю пару купюр и протягиваю их мужчине. — Это вам! Мы вас сейчас в больницу отвезём. Там посмотрят, и я вам ещё дам.

— Да не надо! Кто со мной возиться будет? — прыскает и, оперевшись на здоровую руку, пытается встать. — Заживёт! И не такое бывало. На мне всё как на собаке заживает.

— Деньги-то возьмите, — протягиваю купюры, пойдя за ним следом. — Здесь на обезболивающее и мази хватит. И ещё останется. Моральная компенсация.

— Нет, — мотает головой. — Не надо! Девочка не специально! Видно же по ней, что сама не своя, — инстинктивно пытается взмахнуть рукой, но выбирает не ту руку и тут же начинает шипеть от боли. — Ой! С-с-собака!

— Ясно, — поджимаю губы, обернувшись на свою детку. — Садитесь в машину! Я вас в больницу отвезу! И лишь когда мне скажут, что с вами всё в порядке, я от вас отстану. Видно же, что-то не так.

— Да никто возиться не будет, — говорит, а самого перекосило от боли.

— Возьмётся, — важно заявляю и открываю заднюю дверь своей машины. — Садитесь сами, или мы вас насильно в неё посадим, — недовольно ворчу на него. — Живо! Я вас ещё и накормлю вкусным обедом.

— Да я грязный, — произносит он с неловкостью и смущением. — А у тебя машина вон какая. Красивая. Чистая.

— Химчистка есть, — бросаю ему. — Садитесь.

— Ну ладно, — всё же сдаётся, но перед тем, как всё же сесть, расстилает на сиденье газетку, которая в одном из карманов плаща была. Газетку-рекламу из магазина, в котором я только что была.

Передаю дедушке бумажный пакет с успокоительным, прося положить в сторону, и закрываю за ним дверь. После чего подхожу к настороженной Саре.

— Идём! — кидаю ей. — Полиция точно не за тобой.

— Он же бомж, — шепчет она мне, указывая на дедушку.

— И что? Не человек? — хмыкаю, разведя руками. — Включим вентиляцию воздуха на максимум и всё. А потом в химчистку машину отвезу. Проблем-то! А вдруг у него перелом? Не дай бог!

— Блин! — чертыхается она ещё. — Ну что такое сегодня со мной?

— Сегодня? — с сомнением переспрашиваю. — По-моему, неприятность — это твоё второе имя, Сара. Пошли! При переломе нельзя долго тянуть. Там бывают последствия. Не мне тебе объяснять! Это у тебя папа врач.

— Хорошо, — кивает и в одну секунду оказывается в салоне.

Благо это небольшое происшествие её успокаивает. Она больше не плачется о том, что её отчислят. Наоборот, всю дорогу разговаривает с мужчиной и спрашивает его о том, что у него болит, как болит и не усиливается ли. Наконец-то передо мной дочь врача, а не «тридцать три несчастья и тележка вдогонку».

Не было бы счастья, да несчастье помогло.

До больницы, в которой работает отец Сары, доезжаем быстро. Там звоним дяде Диме и просим принять нас вне очереди. Коротко описываем произошедшее около магазина, но заменяем главное лицо с подруги на моё.

Дмитрий Александрович, забрав пострадавшего, уходит осматривать его, а мы с Сарой остаёмся в ожидании диагноза. Всё это время подруга молчит и смотрит на телефон, ожидая, что позвонят с деканата и сообщат об отчислении. Или из полиции. Но мне врёт, говоря, что просто время засекает.