— Полинка, — это Терехова, она берет меня за руку, — Поля, не плач. С ним все хорошо. Я как раз из лаборатории. АФП в норме, и замеры хорошие, Юлия Евгеньевна подтверждает. Ну, ну успокойся, девочка! Не хочешь смотреть на нас, на него посмотри, на своего малыша.

Отнимаю руки и вижу, что у нее тоже блестят глаза.

— Почему меня обманууу-лиии? — я реву уже не сдерживаясь, в голос.

Узистка недоуменно смотрит на Ульяну, та сжато поясняет, не выпуская моей руки.

— Первый скрининг был спорным. Поле предложили аборт.

— Частники? И что там было?

— Укороченная длина носа и расширенная воротниковая зона. Но там показатели шли на грани, поэтому мы с Полиной рискнули.

— Почему меня обманули? — продолжаю я завывать, и обе докторши смотрят на меня с улыбкой.

— Тебя никто не обманывал, Полинка, — говорит Юлия Евгеньевна, — так бывает. Толщина воротникового пространства не дает точного представления о состоянии ребенка, это всего лишь маркер. Возможно, твой малыш был слишком мал, а потом излишки жидкости поглотились его лимфатической системой.

— Девять из десяти детей с таким показателем как у тебя рождаются абсолютно нормальными, — говорит Ульяна Викторовна, она мне не раз это говорила, — но не все готовы рисковать, как ты. И идут на аборт при малейшем подозрении.

— А насчет длины кости носа, если лялька курносенькая, то какая она, по-твоему, должна быть? — улыбается Юлия. — Если у мамочки носик такой?

— Он… — смотрю на обеих женщин по очереди, — он правда здоров? Я его все равно люблю, но мне лучше знать правду.

— Полина, твой ребенок здоров, альфа-фетопротеин — самый надежный маркер, — заглядывает мне в глаза Ульяна. Кажется, она немного сомневается в моей адекватности.

А я уже смотрю мимо нее на экран монитора. Там видно ребенка, настоящего, он двигает маленькими ножками, и как будто мне улыбается.

— Кто? — мой голос дрожит. — Кто у меня будет?

— Мальчик, Полинка. У тебя будет сын.

Я снова реву, громко хлюпая носом. Слезы льются по щекам, стекая на волосы. Они уже полностью мокрые, но я никак не могу остановиться.

Женщины переглядываются, и Юлия украдкой вытирает костяшками пальцев уголки глаз. Ульяна склоняется надо мной.

— Успокойся, Поля. Вставай, одевайся, и пойдем в мой кабинет. Там вместе поплачем сколько влезет. А то сейчас у Юлии Евгеньевны с перепугу все беременные разбегутся.

Я послушно одеваюсь и, все еще всхлипывая, иду за Тереховой на другой этаж. Там окончательно успокаиваюсь, пока она измеряет мне давление, живот и взвешивает, сколько я набрала за неделю.

— Ты слишком худая, Полина, — выговаривает сурово, но она меня все время за это ругает.

— Я не могу много есть, Ульяна Викторовна, не привыкла.

— А ты думай о малыше, Полинка, чем бы ты хотела его накормить. Кстати, имя у нас уже есть?

От этого ее «у нас» на душе теплеет. Мой сын действительно есть только у нас. Еще у Ленки.

— Богдан, — глажу живот, — Бодька. Я чувствовала, что у меня будет сын. Спасибо, Ульяна Викторовна, если бы не вы…

Слов не хватает, я снова начинаю плакать.

— Так, Поля, хватит, — просит она, — а то я с тобой тоже сейчас реветь начну. А у меня еще беременные.

Она все-таки плачет со мной, потом мы обе пьем успокоительное. Такое, которое мне можно.

Выйдя из кабинета, достаю телефон. Лена на работе, так что я не звоню, а отправляю сообщение. Сбрасываю результаты УЗИ и замеры. Приписываю, что Богдан передает привет своей крестной.

Сообщение пока не прочитано, и я выхожу на улицу. У ворот бабулька продает ромашки.

— Бодька, давай цветочки купим! Тебе нравятся ромашки? — спрашиваю малыша, прижав руку к животу. И чувствую внутри легкую волну, будто рыбка хвостом вильнула. Замираю, наплевав на то, что обо мне думают прохожие.