Иногда Анна ругала себя за это, но переломить ситуацию сил не было.

«Лень-матушка, – говорила она себе. – Надо браться за ум и доделать то, что уже наработано».

Но потом эти благие намерения куда-то испарялись, и все оставалось по-прежнему – то есть длилось в вялотекущем режиме.

Но в свою работу она была влюблена. Ей нравилось все: и задания, и расследования, и люди, которые приходили к ним… Домашняя обстановка. Можно было забраться с ногами на диван и с чашкой кофе в руках слушать Васю, увлеченно излагавшего свои теории и выводы.

Ее начальник за последний год остепенился. Раньше его личная жизнь напоминала карусель: одни блондинки сменяли других. Серьезных отношений шеф не хотел и бежал от них, больше всего боясь, как и почти все мужчины, потерять свою драгоценную свободу.

Но сейчас у Васи была Надежда, женщина, которой он был покорен и восхищен. Она была старше Васи на восемь лет, и ее судьба была не очень-то счастливой. Она жила в маленькой квартирке, доставшейся ей после двух грабительских обменов с бывшим супругом, вместе с дочерью и больным внуком. Она ни на что не жаловалась, хотя ей приходилось много работать. По профессии Надежда была орнитологом, кандидатом наук, с работой было то густо, то пусто, и приходилось браться за любые заработки, чтобы обеспечить лечение любимому внуку.

Свою подругу Вася называл «героической женщиной», уважал ее, любил и ценил.

Было около двенадцати часов дня, солнечная дымка, как туман, окутывала деревья. Анна вдруг неожиданно почувствовала себя легкой и молодой, как уже давно не было…

Она взяла телефон и позвонила Марку.

– Алле! – пропела она. – Марк, это я, Анна. Я сейчас еду к Вольфу по тому адресу, который мне дала Наташа.

– Хорошо. Если понадобится помощь, звони мне.

– Договорились.

Владимир Вольф жил в районе недалеко от метро «Достоевская». Анна свернула вправо и пошла между домов, невысоких, крепких, как грибы-груздовички.

Опрос соседей ничего не дал, Владимир Вольф переехал сюда примерно полгода назад. Квартиру он, оказывается, снимал. И куда актер делся, сказать никто не мог, и вообще сложилось впечатление, что его жизнь для окружающих людей была закрыта.

Великая любовь и огромные достижения всегда требуют большого риска.

Мудрость тибетских монахов

Он проснулся от того, что где-то играла музыка «Фауста». А может, эта музыка звучала внутри него? Опера, которую он в Киеве смотрел более сорока раз, в этот раз звучала как-то тревожно, и он сел на кровати, ощущая, что сердце скачет вверх-вниз практически без остановок. Он вдруг подумал, что роман – это бессонница и учащенное сердцебиение: когда просыпаешься среди ночи и не можешь уснуть, потому что непреходящее беспокойство призывало сесть к столу и писать, но кто-то другой внутри него отговаривал делать это немедленно, потому что ночью нормальные люди спят, а не марают бумагу.

Жизнь в Москве требовала своего летописца, после Киева, который он описал в «Белой гвардии», наступал черед Москвы, города, который он принял далеко не сразу. Роман – это то, на что можно потратить силы в отличие от фельетонов и заметок, которые он когда-то строчил в «Гудке», презирая себя, презирая сослуживцев, и самая ужасная правда состояла в том, что уйти ни от себя, ни от окружения было никак нельзя. Трудно было вспоминать о том времени: оно сливалось в сплошную конвейерную ленту – без лиц, без событий, без красок и запахов. Это была настоящая «Дьяволиада»!

Но одновременно он знал, что роман, который зреет в нем, уже однажды сожженный и который дает о себе знать таким вот способом: бессонницей и сердцебиением, от чего становится сухо во рту, он обязан написать. Но контуры окончательного замысла не проглядывали, перед ним словно возникал легкий и удивительный абрис, который еще только следовало наполнить внутренней архитектурой и сложными связями, однако любимый вальс из «Фауста» как будто сигналил: все непременно сбудется.