Интересно, насколько близко погибший мужчина был от своего места назначения?

Незнакомец придерживает передо мной дверь, когда мы доходим до кафе. Мимо нас пытается протиснуться женщина со стаканами кофе в обеих руках, но потом она видит мою рубашку. Пятится и пропускает нас внутрь. Я направляюсь в сторону женского туалета, но дверь заперта. Мой спутник открывает дверь мужского и жестом приглашает меня следовать за собой.

Не запирая двери, он направляется к раковине и включает воду. Я смотрюсь в зеркало и с облегчением вижу, что все не так плохо, как я себе представляла. Несколько потемневших брызг засыхающей крови на щеках и над бровями. К счастью, рубашка приняла основной удар на себя.

Незнакомец протягивает мне мокрые бумажные полотенца, и я вытираю лицо. Теперь я чувствую запах крови. Резкий запах воскрешает в памяти время, когда мне было десять лет. Запах крови был таким сильным, что я помню его до сих пор, столько лет спустя.

Пытаюсь задержать дыхание из-за нового приступа тошноты. Не хватало еще, чтобы меня вырвало. Но мне нужно снять эту рубашку. Немедленно.

Расстегиваю ее дрожащими пальцами, стягиваю и подкладываю под струю. Пока вода делает свое дело, беру у незнакомца новую порцию влажных полотенец и принимаюсь стирать кровь с груди.

Он направляется к двери, но вместо того, чтобы выйти и обеспечить мне немного личного пространства, пока я стою в своем наименее привлекательном бюстгальтере, он запирает нас изнутри, чтобы никто не зашел и не увидел меня без рубашки. Мне становится не по себе от этого возмутительно рыцарского поступка. С тревогой наблюдаю за ним через зеркало.

Кто-то стучит.

– Минуточку, – отзывается он.

Немного расслабляюсь, успокоенная мыслью, что в крайнем случае мой крик услышат.

Занимаюсь кровью, пока не удается полностью оттереть шею и грудь. Потом рассматриваю волосы, поворачиваясь перед зеркалом, но нахожу лишь пару сантиметров темных корней под потускневшей «карамелью».

– Вот, – говорит мужчина, расстегивая последнюю пуговицу белоснежной рубашки, – наденьте.

Пиджак он уже повесил на ручку двери. Он снимает рубашку и остается в белой майке. Мускулистый, выше меня ростом. Я утону в его одежде. В таком виде на встречу приходить нельзя, но выбора нет. Беру у него рубашку. Тянусь за новой порцией сухих полотенец, вытираю кожу, натягиваю рубашку и застегиваю пуговицы. Выглядит нелепо, но надо хотя бы радоваться, что это не мой череп лопнул на чей-то наряд. Светлая сторона.

Вытаскиваю мокрую рубашку и принимаю тот факт, что вещь уже не спасти. Выбрасываю ее в мусорное ведро, хватаюсь за раковину и пялюсь на собственное отражение. На меня смотрит пара усталых, пустых глаз. Из-за ужаса недавно увиденных событий ореховый оттенок потемнел до тускло-коричневого. Растираю ладонями щеки, пытаясь придать немного цвета, но безуспешно. Бледная как смерть.

Прислоняюсь к стене, отвернувшись от зеркала. Мой спутник развязывает галстук. Убирает его в карман пиджака и какое-то время молча меня разглядывает.

– Не понимаю, спокойны вы или в шоке.

Я не в шоке, но и спокойствием это назвать нельзя.

– Сама не знаю, – признаюсь я. – А вы в порядке?

– Нормально, – отвечает он. – К сожалению, видал и похуже.

Наклонив голову набок, я пытаюсь проанализировать загадочный ответ. Он разрывает зрительный контакт, но я всматриваюсь еще пристальнее, задаваясь вопросом, что может быть хуже раздавленной фургоном головы. Может, он все же коренной житель Нью-Йорка. Или работает в больнице. В нем чувствуется уверенность, которая часто бывает у людей, отвечающих за других.