– Не понимаю, – сказал Ожогин.

– Чего же тут непонятного! – с нескрываемой досадой проговорил Игнат Нестерович. – Гестаповцам нужен я, и я явлюсь.

Стало тягостно тихо. Всем было ясно, что пожертвовав собой, Тризна хочет спасти Леонида. Гитлеровцы схватят Игната Нестеровича, произведут, на худой конец, обыск в доме и уйдут.

– А ты подумал о том, кто тебе разрешит так поступить? – сурово спросил Денис Макарович. – За кого же ты нас принимаешь?

– Я обязан так поступить, – быстро заговорил Игнат Нестерович. – Вы, наконец, сами должны заставить меня это сделать. Я совершил ошибку и должен исправить ее. Мне недолго жить… Вы же сами знаете…

Он встал, подошел к стене и, сняв с гвоздя ватник и шарф, стал одеваться.

– Пока я и мои друзья живы, этому не бывать! – резко сказал Денис Макарович и взял Тризну за руку.

– Правильно, – поддержал Никита Родионович. – Будем искать другой выход.

– И найдем его, – добавил Повелко.

Игнат Нестерович стоял, опустив голову.

– Ждать нет времени, – заговорил он хрипло. – Катастрофа может произойти каждую минуту. Если не разрешите, я сделаю сам, как подсказывает совесть. Я же не брал у вас санкции убивать Шпигуна…

– Это не довод, – прервал его Никита Родионович. – Возможно, что на твоем месте всякий другой поступил бы так же. Сейчас об этом судить трудно.

– Не знаю… не знаю… – замотал головой Тризна и тихо добавил: – Я пойду… Я вас понимаю… хорошо понимаю… Но другого выхода нет, и вы его не найдете. А если и найдете, то будет поздно. Я думаю…

Он не окончил фразы. Ватник и шарф выпали из рук. Горлом хлынула кровь. Его подхватили под руки Ожогин и Повелко, но удержать не смогли. Тризна упал на колени, закрыл руками рот.

Друзья подняли его и перенесли в соседнюю комнату. Анна Васильевна выбежала во двор и вернулась с миской, наполненной снегом, но было уже поздно.

– Товарищи… Вовка… Простите… – выдохнул Игнат Нестерович и затих.

Утром к Леониду никто не спустился, не принес хлеба и кипятку, не передал радиограммы. Это было необычно. Леонид попросил Большую землю перенести сеанс на полдень. Не пришел Игнат Нестерович и в полдень. Сеанс перенесли на вечер. Леонид волновался не на шутку. Что могло произойти? Ему было известно, что Евгения Демьяновна в больнице, что Вовка у деда, дома один Игнат. Но куда он девался? Какие причины вынудили его забыть о Леониде, сорвать работу?

Как и большинство людей, проводящих время в одиночестве, Леонид разговаривал сам с собой вслух.

– Неужели попался? – размышлял Изволин. – Не может быть! На время болезни жены и сына отец запретил Тризне заниматься боевыми делами. Тогда в чем же дело? Может быть, заболел, лежит в пекарне или у Заболотько?

Леонид с тревогой ожидал наступления темноты. Стрелка на часах подошла к восьми, но ни Игната Нестеровича, ни обычных сигналов не последовало. Леонид начал нервничать. Он включил приемник и надел наушники. Долго вертел регулятор настройки, но так и не мог унять растущего беспокойства.

«А если он лежит дома и с ним так плохо, что он не может встать? Чего же я жду? Может быть, ему самому нужна моя помощь?» – вдруг подумал Леонид.

Дважды Леонид сам выбирался наружу. В обоих случаях все сошло удачно. Собственно говоря, выйти из погреба не составляло особого труда: надо было только приподнять тяжелое творило, сдвинуть с него будку с Верным – и выход открыт. Другое дело – обратное возвращение. Тут без помощи Игната Нестеровича или Евгении Демьяновны Леонид никогда не обходился. Они водворяли на место собачью будку и закрывали творило.