Вишенкой на этом домашнем торте, как и раньше, должна была стать их особенная и неповторимая елка. Виктория не признавала искусственных подделок и при этом была категорически против срубки живых деревьев. Поэтому каждый год они придумывали свою елку. То делали ее из мишуры на стене, то собирали из старых книг или вещей. Однажды была даже елка из консервных банок, которые годами хранились в гараже. Каждый год разная, каждый год другая.

Мама вернулась с улицы, сходила в свой рабочий кабинет, потом на чердак и принесла лист картонки. Вырезала круг, сделала небольшое отверстие и просунула в него блестящую ленту.

– У меня есть сюрприз, – улыбнулась мама и махнула, чтобы Айрис следовала за ней.

Они прошли в кухню, где был выход на задний двор, и Айрис увидела в саду украшенную игрушками и мишурой яблоню. Мама пошла к дереву и гордо повесила на него картонку с надписью: «Я – елка».

– Вот это да, – засмеялась Айрис.

– А чем не она? Я думаю, каждое дерево мечтает хоть раз стать на Рождество великолепной украшенной елкой, – улыбалась мама.

– Это точно. Мне нравится.

– Я старалась, – сказала мама и, улыбаясь, подмигнула Айрис. – Только пока не придумала, как туда дотянуть гирлянду, но…

– Не надо, а то еще замыкания нам не хватало. Огоньки будут в доме.

Пока мама на кухне заваривала свой фирменный новогодний чай и разбирала пакеты, Айрис поднялась к себе на второй этаж и кинула рюкзак на кресло около кровати. В ее комнате совершенно ничего не изменилось. Стол у окна, шкаф, где все еще лежали ее старые вещи, которые она так и не забрала в университет, односпальная деревянная кровать, заправленная любимым покрывалом с принтом Гарри Поттера и два ночника. Единственное, не было разбросанных повсюду вещей. Айрис усмехнулась и посмотрела на яркие экзотические цветы, которыми они с мамой расписали одну стену, когда она еще училась в младшей школе. Она тогда так гордилась, что ее мама позволила ей сделать это, да и вообще была для нее скорее подругой, чем заботливым надзирателем, как у ее сверстников. Но другие считали иначе, они говорили, что Виктория слишком странная и вообще не правильная. Айрис делала вид, что не слышала их насмешек, а иногда, когда терпение лопалось, она пробовала им противостоять. Но пытаться доказывать что-то тем, кто не хочет ни слушать, ни понимать, – пустая трата времени. И Айрис просто спрятала свои чувства и замкнулась в мире своих историй. Так было проще, особенно после того, что произошло, когда ей исполнилось тринадцать. Даже сбежав из Сноулейка и от мамы, она так и не смогла открыть перед другими запертую когда-то дверь в свой мир.

Айрис глянула в окно, выходившее на соседний дом. Он казался заброшенным и старым, все занавески были задернуты, и свет не горел. Но соседские дела ее всегда мало волновали, куда важнее было найти то, зачем она вернулась. Айрис огляделась.

«Где ты спряталась? Как я могла забыть самое важное?»

Если бы она не забыла свою писательскую тетрадь, когда переезжала в общежитие, то, наверное, так бы и не решилась вернуться домой даже на Рождество. Настолько сильно ей хотелось порвать эту связь, доказать себе, что она другая.

Айрис приступила к поискам тетради, где с тринадцати лет вела особенную хронику, записывая то, что видела, но окружая это особой историей. Так иное сливалось с обычным, переносясь на листы бумаги и превращаясь в загадочный фантастический рассказ. Так ее страхи и сомнения исчезали из реального мира, и она сама диктовала правила и придумывала финал. Всегда счастливый финал.