– У кого же? – удивилась я.

– У Николя Карамзина, – со страшным акцентом выговорил Муратов, – он очень, очень популярен в России.

– Хм, занятно, – молвила мадам Гроссо, – не думала, что Карамзин писал что‑то, кроме очерков об истории государства Российского да сентиментальной повести о бедной Лизе. Помнишь, Ева, как мы ставили «Бедную Лизу» в позапрошлом сезоне?

– Помню, – поморщилась Ева, – скучная и предсказуемая ерунда, в которой главная героиня еще и умирает. Полный провал.

– Жизнь вообще скучна, предсказуема и заканчивается смертью, моя маленькая глупая Ева. А повесть весьма поучительна. Так что еще написал господин Карамзин?

Жанна пристроила новую папироску в свой мундштук, а месье Муратов поторопился поднести спичку.

Принялся рассказывать:

– Вы правы, мадам Гроссо, но кроме сентиментальных повестей Карамзин писал самую настоящую готику. В начале века, замечу, эпистолярный готический роман был на пике моды: мисс Мэри Шелли и ее «Франкенштейн», лорд Байрон со своим прославленным типажом героя… Вот и господин Карамзин написал подобное. Роман о юноше, который долго путешествовал по миру и наконец возвращается на родину – в Россию. По пути он слышит печальную песню о девушке по имени, к слову сказать, Лила, – Муратов поклонился мне, – которая, по всей вероятности, сгинула где‑то на загадочном острове Борнхольм…

Малышка Софи ахнула и в ужасе оглянулась на серые скалы.

– Да‑да, юная мадемуазель, – подтвердил ее догадку Муратов, – на этом самом острове.

– И юноша отправился на остров, чтобы найти Лилу? – страшным шепотом уточнила Софи.

– Не совсем. Он ненамеренно оказался близ острова, однако никак не мог забыть печальной песни, а позже судьба заставила его пароход, как и нашу «Ундину», плыть мимо острова Борнхольм. Капитан позволил ему сойти, и юноша провел целую ночь в мрачном и загадочном замке на острове, а мудрый старик, хозяин замка, рассказывал историю острова и среди прочего упомянул, что древние жителя Борнхольма – славяне.

– Это правда? – со скепсисом спросила Ева.

– Сомнительно… однако все может быть: Карамзин – историк, как вы знаете. Он мог и правда найти какие‑то сведения в древних книгах[1].

Мадам Гроссо Муратову благосклонно улыбнулась и даже как будто посмотрела на него по‑новому. В равнодушном до того взгляде мелькнула хитринка, как у юной флиртующей девушки.

– Не думала, будто вы и правда меня развлечете, – сказала она обманчиво мягким голосом. – Но история оказалась занятной. Так что же Лила? Наш герой отыскал ее?

– Отыскал. В темнице за замком, слабую и умирающую, – Муратов, извиняясь за Лилу, развел руками.

– Какой ужас! – мадам Гроссо выпустила струйку дыма и развернулась на шезлонге, чтобы принять соблазнительную позу.

Вряд ли она видела, как мрачнеет при этом и без того вечно мрачная Ева…

– За что же ее осудили? – снова спросила актриса.

– О, это интереснейший момент всей повести! Дело в том…

Я бы тоже с удовольствием послушала, чем кончилась повесть, но в этот момент голос стюарда Коля невольно перебил рассказ:

– Мадам Дюбуа! Вам письмо – только что просили передать.

– От папы? – обрадовалась малышка Софи.

– Нет… – не стала лгать я.

Не стала – но лучше б солгала. Потому что Ева, которую я так опрометчиво пожалела, с обычным своим сарказмом поинтересовалась:

– Неужто от бравого обер‑лейтенанта цур зее?!

Чем смутила меня невероятно.

– Ева! – шикнула мадам Гроссо и многозначительно скосила глаза на лицо стюарда.

Благо тот оставался невозмутим.

– Мне нужно идти, простите… – В записке меня просили о срочной встрече, и, боюсь, это действительно было важно. – Софи, тебе придется вернуться в каюту.