– Иван Фёдорович с ней знаком?

– Вероятно. Они же совместно катались.

На веранде павильона поднимался дымок самовара, вазочки с вареньем поблёскивают хрусталём, закуски не разглядеть.

– Он перекусил перед выходом на лёд? Выпил чаю или чего-то крепкого?

Вопрос полицейского мог вызвать улыбку. Иволгин не позволил себе вольность:

– Иван Фёдорович – опытнейший конькобежец. Перед катанием приём пищи нежелателен.

– Кто сопровождал мадемуазель Гостомыслову?

– Мадемуазель пришла на каток самостоятельно.

– Проводите нас в комнату для переодевания.

Колебания были недолгими. Иволгин предложил следовать к павильону, спускавшемуся пологими ступеньками ко льду.

Середину деревянного дома занимал не слишком просторный холл с конторкой. В обе стороны расходились коридоры с шеренгами закрытых дверей. Из ящичка, что висел на стене за конторкой, Иволгин взял ключ, провёл в левый коридор, остановился у двери с номером 10, отпер замок и почтительно распахнул створку.

Комната оказалась шириной с кладовку. Несмотря на тесноту, в ней имелись электрическая лампочка, вешалка, полочка для мелких вещей, круглый столик-консоль, небольшая тумбочка и стул на потёртом коврике. Всё для удобства конькобежцев. С крючков свисали пальто на меху, пиджак и брюки на подтяжках. Под ними ждали добротные ботинки на толстой подошве. В угол комнатки уткнулся ком упаковочной бумаги с разорванной верёвкой.

– В этом был упакован костюм Куртица? – спросил Ванзаров, поднимая и разворачивая ком. Бумага плотная, новая, пахнет глажкой.

– Совершенно верно, – ответил распорядитель.

Он был невозмутим. Терпеливо смотрел, как сыщик обшаривает карманы пальто и одежды.

– Сергей Николаевич, проверьте тумбочку. – Ванзаров посторонился, пропуская Бранда, чтобы тот не стоял без дела.

– Есть проверить. – Бранд деловито вошёл, наклонился и распахнул дверцу. – Тут стопка тёплых носков и кильсонов.

– Господа, это личные вещи Фёдора Павловича! – не удержался Иволгин. – Проявите уважение.

Бранд готов был перевернуть тумбочку, но Ванзаров дал знак не усердствовать.

– Иван Фёдорович часто здесь переодевался?

– Всегда. Господин Куртиц теперь редко выходит на лёд.

– Со вчерашнего дня кто-нибудь открывал?

Иволгин выразил крайнюю печаль:

– До того ли Фёдору Павловичу было?

Ванзаров приказал запереть дверь, нашёл в кармане пальто восковый катыш, размял, вдавил в стык дверного косяка, разгладил большим пальцем и процарапал ногтем букву «V».

– Комната опечатана сыскной полицией, – сообщил он. – Нарушивший печать будет отвечать перед судом. Касается господина Куртица тоже.

Распорядитель безропотно принял условия. Под суд он явно не собирался.

– Господа, прошу извинить, вынужден вас оставить. Сегодня тренировочные забеги на скорость у конькобежцев, надо отдать распоряжения.

– Где проживает мадемуазель Гостомыслова? – спросил Ванзаров.

– В гостинице Андреева, напротив через дорогу. – Иволгин поклонился и отправился хлопотать. Без хозяйской руки работники всё сделают наперекосяк.

Из павильона Ванзаров с Брандом вышли на заснеженный пригорок, что спускался к берегу пруда.

– Что нашли, Родион Георгиевич? – выпалил поручик.

Ему был показан билет: поезд из Москвы отправлялся вечером 29 января, в пятницу.

– Иван Куртиц приехал в восемь часов в субботу, около девяти был в гостинице.

– И сразу побежал на лёд, – заключил Бранд.

– Не сразу. Что-то делал не менее трёх часов.

– Да хоть сел завтракать.

– Конькобежец перед катанием не станет есть.

– В номере с дороги отдохнул. Вздремнул – и на каток. Не терпелось покататься. На таком катке. Как его понимаю…