Ванзаров вошёл в приёмное отделение участка. Последствия визита Лебедева были заметны. Пристав Коялович утирал багровое лицо платком, участковый доктор Филинов жадно пил из графина. Завидев Ванзарова, пристав скривился, будто ему в спину вонзили шип, заявил, что сыскная полиция может делать что угодно, участок в полном распоряжении, он лично умывает руки. Сунул взмокший платок в карман сюртука [27] и удалился. Доктор Филинов последовал за ним нетвёрдой походкой, прижимая графин к груди.

Из-за стола дежурного поднялся молодой человек в полицейском кафтане с погонами поручика, подошёл, отдал честь.

– Приветствую, господин Ванзаров, – сказал он напряжённым голосом, будто волновался перед важной персоной.

Чистое лицо с аккуратными усиками, ясный взгляд и шелковистая, чуть длинноватая причёска говорили, что юноша поступил на полицейскую службу недавно. Ещё не избавился от романтических иллюзий. Числится помощником пристава. Ванзаров невольно вспомнил себя пять лет назад. Он слышал, что юношу ругали так, как обычно ругают новичка, не привыкшего к неписаным правилам полицейского участка. Но это пройдёт.

– Рад видеть, господин Бранд, – сказал Ванзаров дружелюбно. – Вам поручено передать дело мне?

– Так точно. – Бранд протянул тонкую папку мутно-синего цвета. Будто пустую.

Ванзаров раскрыл. Внутри оказался одинокий листок с грифом участка, заполненный шатким почерком доктора. Заключение было кратким: смерть от естественной причины.

– Это всё? – спросил он, возвращая папку.

– Так точно… Господин Ванзаров, позвольте дать пояснения?

Поручику было позволено, он продолжил с видимым азартом:

– Странная история, господин Ванзаров. Вчера господин пристав сделал то, что ему было указано, а сегодня перевернулось с ног на голову: мы стали виноваты.

– Кто попросил доктора написать ложное заключение?

– Ну почему же ложное. Не ложное…

– То, что в деле.

– Не просил, буквально приказал. – Бранд понизил голос и оглянулся. – Господин Куртиц, отец погибшего. Как только прибыл на каток, глянул на тело и говорит: «Пишите, что умер сам». Пристав предложил вскрытие сделать, он и слушать не пожелал. С таким господином не поспоришь.

– Как полагаете, что случилось?

Бранд замялся.

– Говорите откровенно, пристав не узнает, – подбодрил Ванзаров.

– Слушаюсь. Полагаю, это не естественная смерть.

– Какие факты?

– Не силён в судебной медицине… Мне кажется… Я бы сказал… – Поручик наконец решился и выпалил: – Это отравление.

– Доказательства?

– Лицо у него будто судорогой сведено, глазные яблоки навыкате, зрачки расширены и ещё… Запах тяжёлый, кислым воняет…

У юноши цепкий глаз.

– Вы прибыли на место происшествия?

– Сопровождал пристава, – уточнил Бранд.

Ванзаров попросил описать, что происходило. И добавил:

– Смените официальный тон, Сергей Николаевич, мы не на приёме в министерстве.

– Слушаюсь! – ответил Бранд и смутился: – Простите, Родион Георгиевич… Значит, так. Прибежал городовой, доложил: в Юсуповом саду кто-то важный умер… Пристав тут же отправился, меня взял, младшего помощника Акулина… Прибыли…

– В котором часу?

– Без десяти час вышли из участка, время нарочно заметил, не позже четверти второго были на катке…

– То есть смерть наступила не позже половины первого.

Бранд согласно кивнул:

– Значит, прибыли… На льду лежит молодой человек, вокруг него толпа, дамы охают: «Ах, Иван Фёдорович, ох, Иван Фёдорович…» Простите… Оказалось, это сын господина Куртица… Стали опрашивать. Все в один голос говорят: Иван Фёдорович катался с барышней, вдруг она закричала на весь каток. А он на льду лежит недвижимый.