Потом обдумаю!

Я сложила все купленное в рюкзак и отправилась обратно в трактир, где заночевала, а утром уже пустилась в дорогу.

* * *

Шепчущий лес соответствовал всем представлениям смертных о волшебных лесах. О мрачных волшебных лесах!

Все как положено: стволы, изогнутые самым немыслимым образом; дырявые листья, с которых свешиваются червяки с человечьими лицами; сухая трава, похожая не на траву вовсе, а на растущие из земли скрюченные пальцы; буреломы, в которых посверкивают багровые огоньки…

Вступая в лес, я сожалела, что по нему невозможно пройти с закрытыми глазами, чтобы не видеть окружающей мерзости. Зря! Сожалеть стоило совсем о другом.

Первая же ветка, которую я попыталась отвести с дороги, уцепилась за воротник куртки и сунулась чем-то склизким прямо в ухо.

– Какая гадкая девица… – с отвращением сказал писклявый голосок. – И воняет чем-то гадостным!

Я схватилась за мочку, сняла здоровенного бурого червяка и отшвырнула в кусты. Оттуда тут же раздалось:

– У нее и ноги кривые, а левая короче правой!

– А правая жирнее левой! – подхватил глубокий бас сверху. – И зад отвис, а уж трясется как!

– На шее бородавка, морда в прыщах и глазки крохотные! – добавили откуда-то из-под ног.

Я только пожала плечами. И ноги у меня одинаковые, и фигура неплохая, и прыща ни одного в жизни не было. Как и бородавок. А глазам иная эльфийская леди позавидует – они у меня как раз большие, темно-зеленые, как изумруды в сумерках.

Но внешность мою обсуждали только на опушке. Чем дальше я углублялась в лес, тем интереснее становились разговоры вокруг. Стиснув зубы, я слушала гадости о своем любимом холме – и навоз-то под ним закопан, и посуда годами немыта, и чай жижей болотной заварен… Потом голоса принялись обсуждать моих матерей: в подробностях описали любовников названой, помянули тупость родной, рассказали… Фу!

Я заткнула уши ясеневой смолой, но это ничуточки не помогло. Громко запела, но не сработало и это. Мерзкие голоса звучали прямо в голове, бубнили, декламировали, хихикали, подвывали… Но самым гнусным было даже не то, что именно они говорили.

Настоящий ужас Шепчущего леса заключался в другом. Вместе со словесными мерзостями в мои уши проникала мерзость душевная. Буквально заливала меня таким отвращением, что и впрямь не хотелось жить. Я боролась изо всех сил, но час спустя была практически уверена: каждое слово, что слышу, – чистая правда.

Ничего нет в этом мире светлого, хорошего и красивого. А если что-то кажется таким – так то просто оболочка, тонкая иллюзия, под которой живет уродливая действительность. И зачем жить, если по правде кругом одна гниль, окружающие желают тебе только зла, а сама ты родилась на свет, чтобы стать тряпкой под ногами тех, кто сильнее? Не проще ли достать из рюкзака веревку, сделать петлю и покончить со своим никчемным существованием?

Вот только… Ведь раньше я ничего такого не думала? И бородавки на шее нет… И мать меня любит! Почему я должна верить не ей, а чужим голосам в чужом заклятом лесу?! А еще…

Если я сейчас что-нибудь с собой сделаю, явится Янтарный лорд, которому я должна три желания. И спасет меня! Потребовав еще три… Ну уж нет!

– Вы все врете! – закричала я, остановившись. Нащупала в кармане маленький мешочек, подаренный глейстигой, поднесла к лицу. И явственно ощутила свежий, родной запах воды, кувшинок и утренней росы. – Я вам не верю! У вас нет надо мной власти!

И вот в это я верила! Я сильная! Уж точно сильнее каких-то гадких заколдованных деревьев. Я справлюсь!

Остаток леса я пробежала так, словно за мной гналась стая волков. Ну и Янтарный лорд до кучи…