убийство нужно оправдать
не личными причинами,
но, как это делает всякий политик,
общественной необходимостью.
Сальери говорит:
«…я избран, чтоб его остановить…»
И здесь – гениальное пушкинское открытие.
Сальери – один из величайших эгоцентристов в истории литературы.
В первом монологе, который звучит на сцене не более пяти минут, Антонио Сальери 29 раз использует все формы личного местоимения. Но он же перестает быть эгоцентристом в своем втором монологе.
Здесь появляется местоимение третьего лица множественного числа.
Вместо «Я» – «МЫ».
И происходит эта замена на множественное число именно там, где Сальери обосновывает осознанную им общественную необходимость убить Моцарта:
«…я избран, чтоб его
Остановить – не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки».
Этот гениальный Пушкиным выверенный повтор – словно попытка Сальери убедить самого себя:
«…мы все, мы все…
И к тому же он избран».
И дальше:
«…Что будет с нами…»
И далее:
«Наследника нам не оставит он».
И далее:
«Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!»
И наконец:
«Так улетай же! Чем скорей, тем лучше».
Решение убить Моцарта обосновано.
И главная причина того, что Моцарта необходимо уничтожить, выявляется пушкинским Сальери подсознательно гораздо раньше, чем она приходит в его голову в форме конкретного решения.
Обвинительный приговор еще без объявления меры наказания звучит в этой, как я думаю, ключевой фразе всей трагедии.
«Сальери:
Ты, Моцарт, недостоин сам себя».
Как избавиться от этой нелепости? Как привести в гармонию дух Моцарта и его тело?
Сальери принимает решение
отделить безобразное моцартовское тело от его великого духа.
Тело Моцарта должно умереть, а его дух – остаться.
То есть все земное поведение этого тела, его слова, поступки, шутки, шутовство никак не соответствуют рожденной моцартовским духом Музыке, ее божественности, ее эзотеричности, ее избранности.
И сия нелепая, дикая ошибка должна быть исправлена. Сальери это понимает.
Но он (повторяю) не убийца.
Необходимо, чтобы все это шутовство дошло до края, до омерзительного моцартовского:
«Божество мое проголодалось»,
чтобы темпераментный итальянец, «первосвященник от музыки», принял мгновенное и роковое решение:
«отобедаем мы вместе».
Да еще – страх, что Моцарт может не придти, ведь он – Моцарт —
гуляка праздный
и может даже здесь подвести.
Поэтому обязательный Сальери добавляет:
«Я жду… Смотри ж».
И в этом «Я-жду-смотри-ж» – звуковое доказательство того, что, как Сальери ни хотел признать себя «змеей растоптанной», пушкинская звукопись показывает, что Сальери – именно змей, приближающийся к совершению греха, равновеликого первородному Но уже не в роли соблазнителя, а в роли убийцы Бога.
Заблуждение четвертое: «Моцарт и Сальери» – пьеса о трагедии В. А. Моцарта
Нет, нет и еще раз нет!!!
А если и да, то только в понимании режиссера театра оперетты.
Эта пьеса – о трагедии Сальери.
Моцарт написал свой Реквием и отправился в Вечность.
А вот Сальери предстоит испить полную чашу страданий.
И не потому только, что Моцарт поделился с Сальери мыслью о том, что «гений и злодейство – две вещи несовместные».
И даже если последние слова всей пьесы звучат как запоздалое осознание Сальери того, что, совершив убийство, он навсегда вычеркивает себя из иерархии Гениев:
то не это – основная причина его трагедии.
Эта фраза часто приводится в пушкиноведении как доказательство трагического осознания Сальери того факта, что после убийства он якобы лишился места на Олимпе.