Затонувшая Винета (глазами современного художника)

Так, вероятнее всего, упоминание Венедига-Венеции в приведенной нами выше редакции легенды о Винете, связано не только и не столько со склонностью ее рассказчика (или, вернее, пересказчика) к романтике, сколько со знанием им исторических процессов. Ведь, как известно, в свое время часть территории, простирающейся между областями расселения германцев и славян, была заселена племенами, принадлежащими (вопреки мнению Виктора Борисовича Шкловского – человека весьма необычной судьбы, богатой разного рода драматическими событиями, и причудливой, словно полет летучей мыши, одного из любимых писателей нашего детства – и современных ему ученых, на которых он ссылается) к иллирийской[8] языковой семье – так называемыми венетами. Названия областей или городов вроде Венетия или Венеция суть часть языкового наследия этих иллирийских племен (фигурирующих в сочинениях Страбона, Тита Ливия и других античных авторов), название которых было лишь впоследствии, после переселения венетов из Прибалтики на юг, к теплому Внутреннему морю (именуемому нами Средиземным), перенесено германцами на своих славянских соседей, занявших области, освободившиеся после ухода венетов. Память о характерном этнониме – «венеты» – оказалась, таким образом, сохраненной в старонемецком названии «винды» или «венды», данном немцами поморским и полабским (то есть жившим на реке Лабе, или по-немецки – Эльбе) славянским племенам, а также южным славянам – словенцам[9]. И потому не удивительно, что, по созвучию названий, венетов стали считать основателями Винеты. Так, скажем, зарабатывавший пером себе на хлеб при дворе герцога Померании-Вольгаста[10] канцелярист Томас Канцов (или Кантцов), писал в XVI веке (как, впрочем, многие другие до и после него):

«И в ту пору оные венеды построили город Винету в Померании, о котором так много пишут, и чьи фундамент и развалины зданий сохранились по сей день, именуемые местными крестьянами «малой Венедией», о чем я дальше расскажу подробней».

Пышность и блеск мраморных дворцов Винеты послужил поводом к сочинению множества песен, опер, сказок, стихотворений, рассказов и киносценариев, вдохновляя таких первоклассных мастеров изящной словесности, как скажем, Гердер или Гейне. В сказочной повести Сельмы Лагерлёф крошка Нильс Хольгерсон (возрастом не старше пастушка, сумевшего, волей судеб, проникнуть ненадолго в затонувший город) пролетает над ними на старом аисте Эрменрихе (носящем, по странной прихоти писательницы, имя грозного некогда царя могущественных готов, переселившихся некогда из Скандинавии в Прибалтику, чтобы мигрировать оттуда все дальше на Юг и Восток, и почитаемых шведами в числе своих предков).

Как ученые мужи, так и болтливые шарлатаны всех мастей в равной степени ощущали на себе притяжение этого таинственного «города в лоне вод», описанного немецким поэтом-романтиком Вильгельмом Мюллером в стихотворении (положенном на музыку куда более известным за пределами Германии Иоганнесом Брамсом) остававшееся долгое время неудовлетворенным, а частично – все еще остающееся таковым стремление к ней, погрузившейся в лоно вод, чьи развалины остались под водой, чьи крыши отбрасывают золотые блики на зеркало морской глади, так что рыбак, увидевший это волшебное мерцание, хотя бы раз, в светлых лучах вечерней зари, снова и снова приплывает на это зачарованное место, хотя ему угрожают опасные скалы…

Аналогичным образом, кстати говоря, обстояло дело и с автором настоящей книги, сталкивавшимся чаще с опасными скалами, чем с прекрасными вечерними зорями. Хотя автору не впервой пускаться в литературное плавание, в поисках Винеты ему приходилось не раз сбиваться с курса, оказываясь слишком доверчивым к содержанию того или иного источника. В одном из них, опубликованном в свое время в старинном немецком университетском городе Йене, в котором довелось учиться автору этих строк, к примеру, утверждается, что «Бурислаф», то есть – согласно «История Оркад, Дании и Йомсбурга», изданной на немецком языке в 1924 году