– Она оставила записку?

Вопрос Кольская задала неправильно. Не справилась с домашним заданием, как сказала бы она сама. Это прозвучало не как вопрос, если точнее, то как утверждение. И в утверждении том сквозило нечто, напоминающее торжество. Тайное мстительное торжество.

Неприятная женщина, снова подумал Володин, поняв, что про записку директор школы уже знает.

– Да, записка есть, – кивнул он. – Вам что-то об этом известно?

– Охранник говорил…

– У вас не охранник, а просто кладезь полезной информации! – зло фыркнул Володин, перебивая ее. – Просто тайный агент какой-то!

– Да, Михалыч у нас такой. – Она кротко улыбнулась, пытаясь растопить лед, которым сковало самого Володина и все пространство вокруг него. – В курсе всего и всегда. Сведения получены будто бы от отца Нины.

– Нина… – задумчиво обронил Володин и глянул на окно, похожее на гигантский иллюминатор. – Галкина Нина… Какой она была?

– В смысле успеваемости? – уточнила Кольская.

– Во всех смыслах. Успеваемость нас интересует тоже.

– А еще?

– Друзья, недруги, контакты. Все, понимаете?

– Д-да, но… – Она погладила себя по коленке, опустила глаза, боясь выдать недоуменное раздражение. – Я вряд ли могу вам ответить на этот вопрос. Уместнее поговорить с классным руководителем, учащимися.

– Поговорим, поговорим, – пообещал Володин с понимающей ухмылкой.

Не любила Анну директриса, сильно не любила, понял он тут же

Почему?

– Разве не было у вас с ней проблем?

– С кем? – осторожно поинтересовалась Кольская.

И тут же про себя подумала, что да, да, были проблемы, и еще какие! Только не с погибшей девушкой, а с ее классной руководительницей. Она – эта надменная малоприметная красотка – просто сводила с ума директрису своим одним лишь присутствием. И еще… Еще…

Господи, суть проблемы не просматривалась, поэтому и говорить с этим Володиным было не о чем. Он тоже заподозрит ее в предвзятости, как и ее муж. И понять, что она не хочет видеть эту Корнееву просто так, безо всяких «потому что», им было трудно.

– С Галкиной, – продолжал хмылиться Володин, внимательно рассматривая ее богатый кабинет. – Были проблемы?

– Я не могу сказать точно, – все осторожничала Кольская, начав покусывать губу – верный признак раздраженной неуверенности. – Что-то было, кажется. Пропуски, возможно. Господи, Илья Иванович, у меня их знаете сколько?!

– Догадываюсь, – безучастно посмотрел он ей в глаза. – И тем не менее директор должен быть в курсе, вам не кажется?

– Директор в таких случаях вызывает к себе классного руководителя, и тот вводит меня в курс. Давайте ее уже позовем?

Кольская, приторно улыбнувшись гостю, как можно грациознее вытянулась над столом, добралась до телефонной трубки и быстро набрала номер учительской. Там не ответили. Набрала охранника:

– Михалыч, Корнеева пришла?

– Только что, – шепнул он ей. – У раздевалки застряла со своими ребятами.

– Они что, не на уроке?!

– Ее все ждали. Плачут тут все. И Корнеева тоже, – надрывался в шепоте охранник.

Кольская закатила глаза, покачала головой, изображая негодование. Сама-то, честно, ликовала. Еще один повод для взысканий. Нет, до конца года милая Анна не доработает точно.

– Бардак какой-то!!! Она что себе позволяет?! – пробормотала она скороговоркой, отбила беззвучный марш коготком по своей коленке и приказала: – Давай ее сюда, живо!!!

Они молча ждали прихода Анны Ивановны Корнеевой.

Великих сил ей стоило сохранять приличествующее случаю печальное выражение на лице. Великих сил стоило оставаться на месте и с печалью смотреть за окно. Хотелось носиться по кабинету и зычно хакать «ха», потом шлепнуть в ладоши и еще раз «ха». Потом она бы встала у окна, осмотрела школьный двор и подумала, что больше никогда не увидит, как пробирается загаженным пустырем на уроки эта чудачка.