Работники архива посторонились, но расходиться не спешили.

– Николаев, – кивнул на собрание капитан Коростылев, – оставь двоих понятых и очисти помещение. Вас, товарищ директор, это тоже касается. Позже поговорим.

Тот спорить не стал, лишь молча кивнул и, подталкивая руками коллег, заспешил на выход.

Жорка Николаев, крепкий добродушный парень, шел следом, приговаривая:

– Проходим, товарищи, не задерживаемся.

Бригада уже склонилась над телом.

Коростылев подойти туда не мог. Он просто стоял, прислонившись к стеллажу, и пытался проглотить слезы. Плохо выбритые щеки едва заметно подрагивали, а он изо всех сил пытался взять себя в руки.

Никак ему сейчас нельзя себя выдать. Тогда его отстранят от дела. А этого он допустить не мог. Не хотел.

– Сергей Игнатьевич, – окликнул его медэксперт, – мы закончили.

– Я тоже, – убрал аппарат фотограф.

– Хорошо.

Он встряхнулся, незаметно вытер рукавом глаза и шагнул вперед.

Галя лежала на полу с закрытыми глазами, раскинув руки и подогнув под себя колени, словно заснула в неудобной позе. Рядом валялась огромная стремянка. На полу лужица крови из пробитого виска.

– Удар нанесен тяжелым предметом с острым краем, здесь такого нет, – пояснил эксперт. – Вероятно, при падении она сильно ударилась головой, не исключено, что потеряла сознание. Потом ее добили.

– Ладно, можете идти. Николаев, Ромин, давайте по отделам, опросите всех. Организация закрытая, пропускной режим, так что чужие здесь не ходят. Я здесь еще немного осмотрюсь, а потом зайду к директору. Я скажу, когда можно будет забирать тело.

Сводящую челюсть судорогу он победил, но глянуть в глаза подчиненным сил не хватило.

Только когда шаги стихли и в хранилище, кроме них с Галей, никого не осталось, он опустился на колени и взял в свою широкую мозолистую ладонь ее холодную руку. Больше держаться он не мог.

Сергей Коростылев никогда никого не любил. Разве что мать, и то скорее уважал. Сердце у него было какое-то малочувствительное. Нет, он не был злым, многих жалел, многим помогал, были у него и друзья, но вот какой-то большой любви, чтобы за нее в огонь и в воду, чтобы без нее ни дышать, ни жить, – такого в его жизни не было. Потому и не женился, и семью не завел.

И вдруг Галя. Немолодая, не особо красивая, но словно освещенная изнутри каким-то чудесным светом.

Нет, он и раньше встречал интеллигентных, образованных женщин, утонченных даже. Все ж таки в уголовном розыске всю жизнь – не в слесарном цеху. С кем только дела иметь не приходилось. Но вот таких, как Галина, никогда не встречал. А познакомились они случайно пять лет назад, в апреле. Она по переулку шла к своему дому, в руках сумочка и сетка с продуктами. Возле седьмого дома из-под арки компания вырулила, нахальные такие ребята. Окружили ее, стали насмехаться, сумку с продуктами отобрали, беретик сдернули, дразнили, один схватил чуть пониже спины. А она, бедная, только охала, ахала и просила не безобразничать. А в голосе слезы.

Сергей тогда как раз с Колокольной в Поварской переулок свернул. Со службы шел, в форме. Окликнул охламонов – те врассыпную. Сумку бросили, беретик в подворотню зашвырнули, а Галя, бедная, на корточки по стене съехала и ревет. Он тогда, конечно, не знал, как ее зовут, даже не особенно разглядел. Просто подобрал вещички и до дома проводил.

А спустя три дня снова увидел, она как раз перед ним в булочной в очереди стояла. Вот тут уж разговорились. Узнала, благодарила. Просто так, душевно, от всего сердца. Тогда Сергей этот удивительный свет впервые заметил. Галя рассказала, что с сыном вдвоем живет, муж на фронте погиб, мальчонка отца вообще никогда не видел. Когда муж на фронт уходил, тому всего пару месяцев от роду было. Сама она историк, в архиве работает. Сергей снова ее проводил, благо по пути, она его на чай пригласила. Потом он ее сына Костика во Дворец пионеров в секцию юнг пристроил, а то парнишка после школы все один дома сидел, пока мать на работе, мало ли чего ему от скуки в голову придет. Потом летом с пионерлагерем помог. Потом он гриппом тяжело болел, Галина с Костей его выхаживали.