Джоанна взглянула на часы.

– Хотите еще что-нибудь узнать о моей личной жизни? Или мы наконец закончили?

– Пока, – бросила Конвей. И в сторону Хулихен: – Ребекка О’Мара.

Я проводил Джоанну к выходу. Придержал дверь. Посмотрел, как Хулихен c трудом поспевает за Джоанной, которая даже не обернулась.

– И еще одна остается в списке, – констатировала Конвей.

В голосе – ничего. И опять никакой возможности понять: это “Поднимай ставку” или как?

Я захлопнул дверь.

– Она ведь прикидывала, не рассказать ли нам кое-что, но не стала. Так могла бы себя вести наша девушка.

– Ага. Или она просто хочет заставить нас думать, что у нее туз в рукаве. Убедить, будто она наверняка знает, что Крис и Селена встречались, или что у них там было, а на самом деле ничего ей не известно.

– Можем вызвать ее еще разок. Надавить.

– Не. Не сейчас. – Конвей наблюдала, как я возвращаюсь на свое место. И угрюмо буркнула: – Классно ты с ней. Лучше, чем я.

– Большой опыт лизания чужих сапог. Пригодился наконец-то.

Покосилась на меня не без иронии, но коротко. Джоанну она отложила на потом, а сейчас идем дальше.

– Ребекка – слабое звено в этой компашке. Робкая до чертиков, вся краснеет и узлом завязывается, стоит только спросить, как ее зовут; громче шепота звуков не издает. Давай надевай свои бархатные перчатки.

Снова звонок, топот множества ног, голоса. Мой обеденный перерыв давно прошел. Я бы приговорил сейчас громадный бургер или что у них тут подают в столовке – небось органические стейки и руколу. Но ни за что не сознаюсь раньше, чем Конвей. А она, похоже, о еде вообще не думает.

– И поосторожнее с этой компанией, – посоветовала Конвей. – Пока не въедешь в ситуацию как следует. Эти красотки – совсем не то что предыдущие.

Ранний ноябрьский вечер. Первые легкие заморозки и запах торфяного дыма. Они вчетвером на своей любимой укромной полянке среди кипарисов балдеют в перерыве между концом уроков и ужином. Крису Харперу (сейчас он где-то там, далеко, за стеной, о нем даже не вспоминают) остается жить шесть месяцев, одну неделю и четыре дня.

Они валяются на траве, лежа на спине и скрестив ноги. На всех теплые худи, шарфы и угги, но пока еще можно обойтись без зимних пальто. Вечереет, однако день не желает уступать место ночи – половина неба окрашена розовыми и оранжевыми тонами заката, а напротив, в темной синеве, висит блеклый диск полной луны. Ветви кипарисов негромко, умиротворяюще шелестят на ветру. Последним уроком была физкультура, волейбол; в расслабленных мышцах приятная усталость. Обсуждают домашнее задание.

– А вы любовные сонеты уже написали? – спрашивает Селена.

Джулия стонет в ответ. Она прочертила на запястье ручкой пунктирную линию и как раз пишет под ней: В СЛУЧАЕ ОПАСНОСТИ РЕЗАТЬ ЗДЕСЬ.

– “А если вам не хватает, как бы это сказать, опыта в области, э-э, романтической любви, – Холли довольно удачно изображает жеманный оскал мистера Смайта, – то, может быть, любовь ребенка к матери или, эмм, любовь к Богу тоже была бы, эмм, была бы…”

Джулия картинно сует два пальца в рот:

– Напишу про водку.

– И тебя отправят на психотерапию к сестре Игнатиус, – говорит Бекка, которая не уверена, шутит ли Джулия.

– Крууууто.

– Я вот застряла, – сообщает Селена.

– Записывай, – предлагает Холли. Она подтягивает ногу, разглядывая потертости на угги. – “Луна, звезда, туман, река, огонь; любовь, морковь, мечта, рука, ладонь”. Готовый пятистопный ямб.

– Хренямб, – обрывает ее Джулия. – Спасибо за самый скучный сонет в истории человечества, вот тебе твоя двойка.