Это было тем знанием, которое, выйдя на поверхность, полностью завладевало мной, и я вскакивала и – даже если снаружи шел дождь – бежала вниз с горы к моему месту в персиковом саду. Там я ложилась на землю и постепенно успокаивалась.

Т. Рэй сгреб в ладонь горстку пыли и дал ей просочиться сквозь пальцы.

– В день, когда она умерла, она чистила чулан, – сказал он.

Я не могла не заметить странные интонации в его голосе, неестественные интонации – вроде бы обычный голос, но не совсем – такой добренький голос.

«Чистила чулан». Я никогда не думала о том, что она делала в эти последние минуты своей жизни, зачем она бегала в чулан, почему они ругались.

– Я помню, – сказала я.

Мой голос казался мне тихим и очень далеким, как если бы он доносился из-под земли.

Он поднял брови и приблизил ко мне свое лицо. Лишь глаза выдавали его смущение.

– Ты… что?

– Я помню, – повторила я. – Вы друг на друга кричали.

Его лицо напряглось.

– Правда? – произнес он.

Его губы начали бледнеть, а это всегда служило мне сигналом. Я отступила на шаг.

– Черт подери, тебе было лишь четыре года! – заорал он. – Ты сама не знаешь, что ты помнишь.

В наступившей тишине я думала о том, что надо ему соврать, сказать: «Я ошиблась. Я ничего не помню. Расскажи мне, что случилось», но желание поговорить об этом было так сильно и сдерживалось так долго, что теперь оно требовала слов.

Я смотрела вниз на свои ботинки и на гвоздь, который я уронила, увидев, как приближается Т. Рэй.

– Там был пистолет.

– Боже, – сказал он.

Он долго смотрел на меня, а затем отошел к огромным корзинам, сложенным за палаткой. С минуту он стоял там со сжатыми кулаками, а затем вернулся ко мне.

– Что еще? – спросил он. – Отвечай: что еще ты помнишь?

– Пистолет был на полу…

– И ты его подняла, – сказал он. – Полагаю, это ты помнишь.

Эхо взрыва зазвучало в моей голове. Я смотрела в сторону сада, желая сорваться с места и убежать.

– Помню, что подняла, – сказала я. – Но это все.

Он наклонился, взял меня за плечи и слегка потряс.

– Ты больше ничего не помнишь? Ты уверена? Подумай еще.

Я думала так долго, что он дернул головой и с подозрением на меня посмотрел.

– Нет, сэр, это все.

– Тогда послушай, – сказал он, сжав пальцами мои руки. – Мы спорили, как ты и сказала. Мы тебя сперва не заметили. Затем мы повернулись, и ты стояла там с пистолетом в руке. Ты подняла его с пола. А затем он просто выстрелил.

Он отпустил меня и засунул руки в карманы. Я слышала, как в карманах позвякивают ключи и монетки. Я так хотела схватиться за его ногу, хотела, чтобы он поднял меня и прижал к груди, но я не двигалась, и он тоже не двигался. Он глядел куда-то поверх моей головы. Он очень внимательно туда глядел.

– Полиция задавала массу вопросов, но это был просто кошмарный несчастный случай. Ты не хотела этого делать, – сказал он мягко. – Но если кто-нибудь захочет знать – все было так, как я тебе только что сказал.

Затем он направился к дому. Он отошел совсем немного и оглянулся.

– И не ковыряй больше своим гвоздем мои персики.

Где-то после шести вечера я вернулась домой, так ничего и не продав, ни единого персика, и обнаружила Розалин в гостиной. Обычно к этому времени она уже уходила домой, но сейчас она сражалась с антенной на телевизоре, пытаясь избавиться от «снега» на экране. Президент Джонсон то появлялся, то бледнел и исчезал в снежной пурге. Я никогда не замечала, чтобы Розалин так интересовалась телешоу, чтобы тратить из-за этого столько энергии.

– Что случилось? – спросила я. – Они сбросили атомную бомбу?