Он мотнул головой, как оглушенный выстрелом медведь, твердо возразил:

- Я о вас позаботился…

- Пока я вижу, что все совсем наоборот. Ладно… и что, ты с ней виделся вообще за эти годы? Кроме того раза, когда солгал мне, что поехал на срочную встречу якобы с поставщиком!

Он вновь виновато опустил голову, ответил - как показалось, вполне честно:

- В основном только говорил по телефону.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь уложить в голове всю полученную новую информацию. Но ее по-прежнему было мало. И ничего из сказанного не объясняло главного…

- Раз ты с ней не был… - проговорила, зачем-то тщательно подбирая каждое слово, словно от верно подобранной формулировки зависела моя жизнь, - то почему не развелся? Почему не признался мне в том, что женат?

И снова - чувство вины, что пропитало собой, кажется, весь его облик. Черты лица, сгорбленная поза, нервно сцепленные руки - во всем этом считалась мука и… понимание неизбежности, суть которой была известна сейчас лишь ему одному.

- Поначалу мы расстались лишь на время… не окончательно, - начал он говорить, и с первых же его слов мне вдруг стало подспудно ясно, что именно я услышу дальше…

***

Девятьлетназад

Он едва передвигал ноги.

После ночной смены они казались непослушными, неподъемными, как две огромные гири, словно бы и не ему даже принадлежавшими.

От понимания, что у него есть буквально час на то, чтобы переодеться, поесть и принять душ перед походом на вторую работу, хотелось выть. Но он лишь упрямо сжимал челюсти и шел. Вперед, вперед… шаг за шагом, шаг за шагом…

Потому что знал, к кому и зачем идет. Образ жены - красивый, утонченный, изящный - придавал ему сил тогда, когда, как казалось, не способен уже ни на что, только лечь и умереть. Но она вела его вперед, мотивировала, давала сил жить тогда, когда их едва хватало на вдох…

Ради нее он убивался на нескольких работах разом, хватался за любые возможности подзаработать. Хотел сделать то, что обещал ей когда-то: дать жизнь, которую она заслуживала. Старался изо дня в день доказывать: она не зря выбрала именно его тогда, шесть лет назад…

А ведь могла только поманить пальцем - и получила бы абсолютно любого. Он никогда не забывал об этом, не уставая завоевывать ее изо дня в день…

- Любимая, я дома! - крикнул буквально с порога, едва войдя в скромную квартирку, которую они снимали вот уже пару лет.

Ответная тишина его встревожила. Спешно разувшись, он широким, размашистым шагом прошагал сначала на кухню, где, ожидаемо, не нашел жену.

Готовить она никогда не любила, да и не успевала. Он - не заставлял, чаще всего довольствуясь пельменями на скорую руку и одним тем фактом, что она просто была рядом. И это главное.

Жена обнаружилась в итоге в спальне, за столом. Когда он вошел - посмотрела на него так серьезно, что это даже пугало и вместе с тем… вызывало желание зацеловать ее. И целовать до тех пор, пока на ее лицо не вернется мягкая улыбка, пока не услышит ее прекрасный смех…

Так он и сделал. Подойдя к ней, приобнял сзади, наклонился, чтобы поцеловать…

Но она неожиданно увернулась.

Обиженный, недоумевающий, он выпрямился и, глядя на ее застывший затылок, уточнил:

- Родная, что такое? Я в чем-то провинился?

Последнее попытался сказать легко и шутливо, но вышло, кажется, плохо. Инга не хуже него знала, как он боялся ее обидеть, потому что страшился потерять буквально до трясучки…

- Нам поговорить надо, Яш.

Голос - сухой и отстраненный, начисто лишенный привычной ласки и мягкости.

- Ого, как все серьезно… значит, все-таки провинился, - снова попытался пошутить.