Местные власти должны были направлять представления согласно поднадзорных в Особое совещание при министре МИД, возглавляемом тов. министра, заведующим полицией. Надзор устанавливался сроком не более 5 лет по месту отбывания высылки. Надзор устанавливался и жандармскими властями взамен особого надзора, как меры пресечения уклонения подозреваемого от следствия.

В случае высылки лица в определенную местность полицейский надзор устанавливался в силу самого «водворения». У поднадзорного отбирались документы о его звании, если таковое имелись, вид на жительство. Взамен последнего предоставлялось свидетельство на проживание в определенной местности, где он был обязан неотлучно находиться[217].

По особо уважительным причинам допускались отлучки. Разрешение на них в пределах уезда делал местный начальник полиции, в пределах губернии – губернатор, в другие губернии – министр внутренних дел. Поднадзорному запрещалось останавливаться в пути следования за исключением чрезвычайных обстоятельств, о чем поднадзорный извещал полицию. Отлучки предоставлялись на конкретный срок и в точно определенный город, село, посад и т. п. Для проезда выдавалось проходное свидетельство, где указывались установочные данные, место и срок отлучки, а также обязанность поднадзорного явиться не позднее суток с момента прибытия в местную полицию для регистрации. Там же полицией из места следования делалась пометка об убытии-прибытии. По возвращении поднадзорный обязан был немедленно явиться в местную полицию, где возвращал проходное свидетельство и маршрут следования[218].

По первому требованию поднадзорный был обязан являться в полицию. В любое время суток полиция имела право входа в квартиру поднадзорного. Ей разрешалось производить обыски и выемки с обязательным составлением протокола, где указывались причины и последствия следственных действий.

Поднадзорные не могли состоять на государственной или общественной службе, но допускались к письменным занятиям в правительственных и общественных учреждениях по найму с разрешения министра МВД. Они не могли быть учредителями, председателями и членами частных обществ и компаний и других учреждений. С разрешения министра гласно-поднадзорные могли быть опекунами и попечителями.

Следует отметить, что поднадзорным с разрешения губернатора можно было хранить охотничье оружие, что с точки зрения антитеррористической борьбы является недопустимым. Трудно сказать, чем вызвано такое решение, но, видимо, сами поднадзорные не представляли угрозу подобного рода.

Поднадзорным запрещалась всякая педагогическая деятельность, чтение публичных лекций и участие в научных обществах, сценической и вообще в любой публичной деятельности. Запрещалось содержать типографии, литографии, фотоателье, библиотеки, а также участвовать в их работе, торговать книгами и произведениями тиснений. Исключалось содержание питейных заведений и торговля напитками.

Таким образом, поднадзорный изолировался от общественной деятельности, что лишало его идеологического влияния на окружающих. Гласный надзор полиции нарушал систему революционной агитации и пропаганды, существенно тормозил развитие революционной борьбы, но вместе с тем способствовал укреплению связей с периферией.

По соглашению с учебным начальством и разрешению министра МВД поднадзорные могли приниматься в учебные заведения. Вся остальная деятельность, разрешенная законом, контролировалась губернатором, имевшим право в случае надобности ее запретить[219].

Министр обладал правом запрета переписки. Получаемая и отправляемая корреспонденция просматривалась в губернских городах начальником ГЖУ, в уездных – местным уездным исправником. Предосудительная корреспонденция задерживалась и направлялась в ГЖУ. Почтовые и телеграфные ведомства получали списки поднадзорных, которым запрещалось получение корреспонденции.