Такое понимание провокации позволяет правильно понять и оценить деятельность полиции, секретной агентуры и революционных деятелей, установить то, что провокация преступлений является тактическим приемом полиции, применяемым в конкретном случае, и отражает состояние уровня развитости оперативно-розыскной деятельности.

Е. Ф. Азеф

Исходя из этих определений, можно пролить свет на «темного, как ночь» Е. Азефа. В общественной и революционной среде и у подавляющего большинства исследователей за Азефом прочно закрепилась репутация «провокатора». Но председатель Совета министров и министр внутренних дел П. А. Столыпин, отвечая на запрос Государственной Думы по делу Азефа, отмечал, что тот «такой же сотрудник полиции, как и многие другие»[119]. Это мнение поддерживает американская исследовательница А. Гейфман, считающая Азефа «обыкновенным агентом полиции»[120].

Разоблачитель Азефа, бывший директор ДП А. А. Лопухин, объясняя свой поступок суду, заявил, что «поступил так во исполнение долга каждого человека не покрывать молчанием гнуснейшее из преступлений, к числу которых относятся совершенные Азефом»[121].

Несколько ранее свое отношение к Азефу он высказал в беседе с начальником петербургского охранного отделения генералом А. В. Герасимовым, который встречался с Лопухиным для того, чтобы спасти от разоблачения своего агента. «Вся жизнь этого человека, – говорил Лопухин, – сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам, а нас – революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре»[122].

Генерал Спиридович видел в Азефе «сотрудника-провокатора». Он писал: «Азеф – это беспринципный и корыстолюбивый эгоист, работавший на пользу иногда правительства, иногда революции; изменявший и одной и другой стороне в зависимости от момента и личной пользы; действующий не только как осведомитель правительства, но и как провокатор в действительном значении этого слова, т. е. самолично учинявший преступления и выдавая их затем частично правительству, корысти ради»[123].

Оценивая деятельность Азефа, следует учитывать, что он был одним из организаторов Партии социалистов-революционеров, отдавший 500 руб. на создание «Боевой организации», глава последней после ареста полицией Г. Гершуни. Как агент, он стоял в центре революционной организации, а это означало, что он не мог в полной мере отказаться от активных действий. В партии эсеров закрепился принцип, что жизнью революционера можно пожертвовать, если он решил поставленную задачу, совершил террористический акт. ЦК партии эсеров поддерживало и культивировало идею террора, но Азеф практически не участвовал в теоретических дискуссиях. Мрачный, он сидел особняком и обычно повторял: «главное террор!» Желающих провести террористический акт было предостаточно, и ему, как главе боевой организации, предстояло выбрать «достойную» кандидатуру. Кроме того, все террористы знали о последствиях, так что они не были спровоцированы «к невыгодным для них действиям». Элемент побуждения здесь, безусловно, присутствовал, но он отражал линию ЦК. С. Балмашов, Е. Сазонов, И. Каляев и другие хорошо представляли последствия своей деятельности.

Кроме того, террористов арестовывали после покушения, а не до него. Азеф позволял совершаться преступлению, а затем с оговорками извещал об этом полицию. Он не столько подстрекал, сколько предавал своих «товарищей». Следует обратить внимание на такой факт: террористические акты проводились не только против реакционеров и консерваторов, но и тех, кого в революционных кругах считали антисемитами. Были убиты консерваторы-антисемиты – министры внутренних дел Д. Сипягин и В. Плеве, которого в еврейских кругах считали инициатором кишиневского погрома. После этих событий Азеф явился к Зубатову и стал обвинять правительство в расправе над мирным населением. Зубатов доказывал обратное, но Азеф его не слушал, его просто трясло, – вспоминал Зубатов и, разругавшись, они расстались