— За кем пришли? — спросила воспитательница.

— За Даниэллой, — сказал Давид.

— Я не могу отдать вам ребенка, это может сделать только мама, — стойко ответила воспитательница.

— Ольга Дмитриевна, это Марина, все хорошо. Откройте, пожалуйста, — с улыбкой в голосе сказала и взглянула на хмурое лицо Давида.

— Да, конечно, Мариночка. Открываю, — и дверь запищала.

— Так принято. Они правда не имели права отдать тебе ребенка.

— Даже если я отец?

— У Даниэллы в свидетельстве о рождение стоит прочерк.

И вот опять. Нам бы с ним наедине поговорить, а не здесь.

Давид раскрыл дверь и первым вошел в коридор открывая вторую и уже пропуская меня. Даже неожиданно. Неужели лед стал таять? На второй этаж мы поднялись быстро. Я стянула с себя каблуки и переступила порог группы. Давид сделал то же самое и вошел вслед за мной. Он оглядывался, словно впервые видел садик. Вначале вышла Ольга Дмитриевна и подошла ко мне.

— Марина Александ..., — запнулась осматривая меня с ног до головы, — оровна. У вас все хорошо? Помощь не нужна?

Весь ее вид показывал насколько она была в шоке.

— Да, не переживайте. Все хорошо. А где Даниэлла? — заглянула ей за спину и услышала голос малышки.

— Ма-а-а-а-, — она выбежала из-за стены и остановилась. Она сразу заметила Давида и вспоминая вчерашний наш разговор сердце ухнуло и забилось с тройной скоростью.

— Малышка, иди сюда, — позвала ее к себе, но она продолжала рассматривать Давида.

Ольга Дмитриевна тоже приклеилась к полу и наблюдала за всеми. Я хотела подойти к Дани, но Давид меня опередил он и сделал шаг, присел перед ней на колени.

— Привет, папа, — прошептала Дани и кинулась к нему на шею.

У меня в груди закололо, словно она не Давида сжимала в объятиях, а мое сердце.

Давид приподнял Дани и повернулся ко мне. Я затаила дыхание, затем медленно посмотрела на воспитательницу и улыбнулась.

— Я вас оставлю, — сказала она и удалилась.

Перевела взгляд на Давида, и опять задержала дыхание. Эта картина была неподражаемой. В его действия и глазах было столько любви. Почему он тогда не ответил? Почему Марина не стала добиваться правды? Я смотрела на Давида, не отрывая глаз от его темных коротко остриженных волос, точеного лица, покрытого бронзовым загаром, его изысканно надменного носа и чувственного рта. Он был так хорош собой, что от него и невозможно было отвести взгляда. Нет ничего удивительного в том, что Марина мгновенно влюбилась в него. Где бы этот мужчина не появился, женщины прекращали разговоры и с вожделением оглядывали его с головы до ног. Чему тут удивляться? Даже наша воспитательница, которой за пятьдесят осмотрела его. Так еще и Мартинес молодо выглядел и являл собой образец уверенности в себе, процветания и мужской силы в сочетании с блестящим умом. Голубоглазый брюнет, как когда-то я мечтала... О высоком мужчине, красивом, элегантном и...

Хватит.

Что я делала? Оценивала Давида? Человека, который хотел забрать Даниэллу?

Развернулась и стала собирать вещи малышки.

— А ты не будешь нас обижать? — спросила Дани, и у меня руки зависли с ее вещами в воздухе.

Лихорадочно в голове перебирала все возможные варианты. Что он мог ответить? Обидеть, нагрубить или вообще послать? Последнее вряд ли, но все... я этого человека вообще не знала и все что он мог сказать, для меня была полная неожиданность. Я сама если могла, то слушала бы во все уши. Но гул был в голове такой, который заглушал, даже детсадовский звонкий шум.

— Я буду всегда рядом, — послышалось мне вдалеке, как через толщу воды.

Это сказал Давид?