– Напротив, все еще больше запуталось. Но у меня есть одна догадка.

– Поделитесь!

– Нет, сейчас я ничего не могу вам сказать. От моей догадки зависит жизнь по крайней мере двух человек.

– Вы считаете, что у убийцы были сообщники?

– Нет, не считаю… – Мы немного помолчали, потом он заговорил снова: – Нам повезло, что мы встретили следователя с письмоводителем. Ну? Что я вам говорил насчет револьвера?

Он шел, засунув руки в карманы, глядя в землю и насвистывая. Через некоторое время я услышал, как он пробормотал:

– Бедняжка!

– Это вы о мадемуазель Стейнджерсон?

– Да, она женщина редкого благородства и заслуживает всяческого сочувствия. У нее очень сильный характер… Я думаю, думаю…

– Так вы знакомы с мадемуазель Стейнджерсон?

– Вовсе нет. Я и видел-то ее всего раз в жизни.

– Так почему же вы говорите, что у нее сильный характер?

– Да потому что она сопротивлялась, потому что смело отбивалась от убийцы, а главное – из-за пули в потолке.

Я взглянул на Рультабийля, спрашивая себя in petto, не потешается ли он надо мной, а то и не спятил ли, чего доброго. Но мне сразу же стало ясно, что молодой человек отнюдь не расположен шутить, а в его кругленьких глазках светился такой ум, что я успокоился и насчет его рассудка. И потом, я привык к его бессвязным замечаниям – для меня бессвязным и таинственным до тех пор, пока он в нескольких коротких и точных фразах не объяснял ход своих мыслей. И тогда все сразу вставало на свои места: лишенные для меня смысла слова легко связывались в логическое целое, и оставалось лишь удивляться, как я не понял всего этого раньше.

Замок Гландье – один из самых древних в Иль-де-Франсе[2], области, столь богатой руинами феодальной эпохи. Построенный при Филиппе Красивом, он стоит в нескольких сотнях метров от дороги, связывающей деревушку Сент-Женевьев-де-Буа с Монлери. Над группой составляющих его разномастных строений величаво возвышается донжон[3]. Когда посетитель, одолев его расшатанные ступени, выберется на небольшую площадку, над которой в XVII веке Жорже Филибер де Секиньи, владетель Гландье, Мезон-Нев и других угодий, надстроил безвкусную башенку в стиле рококо, в трех лье от себя он увидит господствующую над окрестными равнинами и долинами величественную башню Монлери. Долгие века смотрят друг на друга донжон и башня и над зеленеющими рощами да зарослями сухостоя вспоминают древние французские легенды. Говорят, что донжон замка Гландье охраняет тень героини и святой, доброй покровительницы Парижа, перед которой отступил сам Аттила. Святая Женевьева спит вечным сном неподалеку от древних стен замка. Летом влюбленные, решив позавтракать на травке, приходят, небрежно помахивая корзинами с едой, чтобы помечтать или обменяться клятвами у ее могилы, любовно убранной незабудками. Невдалеке от могилы есть источник с чудотворной, по словам многих, водой. Благодарные матери поставили здесь статую святой Женевьевы, к ногам которой привязывают крохотные башмачки и чепчики детей, спасенных посредством воды из святого источника.

Вот здесь-то, в месте, которое, казалось бы, целиком принадлежит прошлому, и обосновались профессор Стейнджерсон с дочерью, чтобы заниматься наукой будущего. Им сразу же понравилось, что уголок скрыт в глубине леса от глаз людских. Свидетелями их трудов и надежд были здесь лишь старые камни да огромные дубы. Эти сегодня столь печально прославившиеся места благодаря небрежению или даже забвению хозяев вновь стали кусочком живой природы; одни лишь тамошние здания сохранили следы странных превращений. Каждый век оставил на них свой отпечаток, они хранили воспоминания о страшных происшествиях и яростных схватках; замок этот, где нашла прибежище наука, казалось, был нарочно создан служить сценой для мистерии ужаса и смерти.