– Точно не знаю, – ответил Филипп, – но за время моего знакомства с Джеймсом этой недвижимости он не покупал.

Выслушав это, я лишь заморгала. Джимми и Филипп знали друг друга чуть ли не с раннего детства.

– Могу сказать только одно: когда я предупредил, что Атланта и Рей могут попытаться отнять у вас эту ферму, Джеймс побелел, словно смертельно перепугался.

– Джимми перепугался? – переспросила я, не веря своим ушам.

– И сказал: «Ты прав, Фил, поэтому я оставлю ферму тебе, а ты, когда придет время, перепишешь ее на Лил. И уговоришь принять ее от меня».

С этими словами Филипп вручил мне письмо от Джимми. Конверт был запечатан, значит, сам Филипп его не читал. И письмо, и документы на ферму в Виргинии он хранил у себя дома, в ожидании того дня, когда сможет передать мне и то и другое.

Прочитав письмо, я аккуратно свернула его и вложила обратно в конверт. Я не плакала: за последние шесть недель я пролила столько слез, что, вероятно, их источник у меня внутри иссяк. Я потянулась за папкой с документами, но Филипп отдернул руку.

– Если я перепишу эту недвижимость на Лиллиан Мэнвилл, а затем, как полагается, зарегистрирую сделку, не пройдет и суток, как репортеры и юристы начнут обивать ваш порог. Но… – Он умолк с таким видом, словно уговаривал меня, непослушного ребенка, вести себя как следует.

Не клюнув на приманку, я молча смотрела на него.

– Ну хорошо, – наконец продолжал он. – Мы с Кэрол подумали, что вам следовало бы взять другое имя и фамилию. Вы так похудели, что никто теперь не узнает в вас низенькую толстушку, жену Джеймса Мэнвилла.

Услышав это, я прищурилась и многозначительно уставилась на него. Я вовсе не желала знать, что и Филипп, и остальная свита Джимми втихомолку потешались над нами. Видно, годы жизни с Джимми не прошли для меня даром: я увидела, как Филипп увял под моим прицельным взглядом.

– Ну хорошо, – повторил он и сдавленно вздохнул. – Решать, конечно, вам, но я уже проделал почти всю работу. Ваши новые документы, удостоверяющие личность, готовы. Пришлось поднять давние связи Джеймса, пока его еще не забыли. Простите за прямоту, но у людей короткая память. Словом, хотите – берите.

Он протянул мне паспорт, я открыла его. Фотографии в нем не оказалось, зато было имя.

– «Бейли Джеймс», – прочла я вслух и перевела взгляд на Филиппа.

– Это придумала Кэрол – взяла вашу девичью фамилию, имя Джеймса, и… но вам, похоже, не нравится.

Наоборот: мне понравилась эта затея. Новое имя, а может, и новая жизнь.

– Кэрол говорит, что теперь, когда вы сильно похудели, вам достаточно будет подстричься и осветлить волосы, да еще… Если вы еще…

Я ждала продолжения. Что это он вдруг замялся? И вдруг я увидела, что он не сводит глаз с моего носа. В первом классе я свалилась с горки на школьной площадке головой вперед и ухитрилась удариться носом так, что он скособочился вправо. «А чего тут странного? – ржал шестиклассник Джонни Миллер, пока я размазывала кровавые сопли. – У нее такой носяра, что он ударился об землю на полчаса раньше, чем она сама!» До сих пор помню, как учительница обнимала меня, излучая сочувствие и с трудом удерживаясь, чтобы не прыснуть. Правда, она все-таки заставила Джонни извиниться за оскорбление.

– Вы хотите, чтобы я исправила нос, – напрямик заявила я.

Филипп коротко кивнул.

Повернувшись, я посмотрела на себя в зеркало. Если бы Джимми завещал свои миллиарды мне, я построила бы тюрьму, обнесла ее неприступными стенами и заперлась в ней от всех альфонсов и прочих прихлебателей, падких на чужие деньги. Миллиардов Джимми у меня нет, зато есть дурная слава. Когда-нибудь, лет через десять, воспоминания о Джимми потускнеют, изгладятся, и меня оставят в покое, но как выдержать эти десять лет…