От меня не ускользнула угроза, таившаяся в ее голосе. Я вступал на зыбкую почву, прекрасно понимая, что я вовсе не рыцарь из детской сказки. Это королевский двор – здесь любой отпечаток подошвы в пыли мог превратиться в орудие и улику. Для нее эта трясина была родным домом, она вдыхала напоенный интригами воздух с того момента, как узнала правду о смерти своей матери. Признавала она это или нет, мы с ней оба были пешками в игре, затеянной Дадли. Именно по этой причине я не отступил. В действительности же никакого пути для отступления не существовало.

– Отсутствие в Уайтхолле его величества застало вас врасплох. Вы ждали, что он выйдет в зал, дабы приветствовать вас: именно так он и поступил бы, если бы на самом деле выздоравливал. Теперь же вы напуганы, поскольку не знаете, что с ним произошло и что предпринял герцог.

Елизавета застыла в молчании, словно изваяние. Затем она произнесла:

– А ты и вправду проницателен. Далеко пойдешь с такими глазами. Но если даже ты способен увидеть все это, помилуй боже, что же предстало взору тех, кому ведомо большее? Весь этот спектакль ясно показал: королевством отныне правит Джон Дадли.

Мне почудилось, будто герцог вместе со всем своим Советом в черных мантиях уже подкрадывается к нам, сжимая в руках ордер на арест; я едва удержался, чтобы не оглянуться.

– Робин знает о твоих догадках? – спросила она.

Я проглотил комок в горле. С одной стороны, так и подмывало рассказать ей о подозрениях насчет Роберта и таинственном разговоре леди Дадли и герцогини Саффолк. С другой стороны, это всего лишь догадки. В итоге неведомая сила заставила меня промолчать. Что бы ни замышляли Дадли на мой счет, это ее не касалось – по крайней мере, пока.

– Ваше высочество, – наконец вымолвил я, – я не знаю, заслуживает ли доверия Роберт Дадли. Но если вы прикажете, я смогу это выяснить.

Она вдруг непринужденно рассмеялась, и так же внезапно ее смех смолк.

– Охотно верю, ты сделаешь то, о чем говоришь. К худу или к добру, их испорченность пока не коснулась тебя. – Она улыбнулась с неожиданной грустью. – Так что же ты хотел от меня, мой доблестный оруженосец? Я вижу по тебе: ты страстно чего-то желаешь. А я, поверь, понимаю толк в страстных желаниях.

Я вдруг осознал, что ответ на этот вопрос был мне известен всегда. Просто я не ведал, представится ли случай произнести его вслух:

– Я хотел бы помогать вашему высочеству, к чему бы это ни привело.

Сцепив руки, она смотрела вниз, на запятнанный вином подол платья.

– Не ожидала обрести друга нынче ночью. – Она подняла взгляд. – Я высоко ценю твое предложение, но принять его не могу. Это создаст тебе много трудностей при твоем положении, которое и так кажется мне не слишком устойчивым. Но от сопровождения до причала я бы не отказалась. Мои дамы, должно быть, заждались.

Я низко поклонился, внезапно почувствовав себя опустошенным. Она протянула руку и коснулась моего рукава.

– Только сопровождение, – мягко добавила она, – для моей безопасности. Я пойду впереди.

Не произнеся больше ни слова, она проследовала через внутренний двор в лабиринт пустынных, увешанных шпалерами галерей, мимо оконных переплетов, скрытых бархатными портьерами, мимо бойниц, сквозь которые виднелись залитые лунным светом дворики и сады. Я шел за ней и размышлял: что она должна чувствовать в этом дворце, построенном ее отцом для ее матери как памятник той страсти, что поглотила Англию и иссякла на эшафоте. Однако лицо Елизаветы оставалось невозмутимым, как будто она не чувствовала ничего.