застряли намертво.

Тем временем «вольво» Вараксы выкатилась к Лиговскому проспекту и остановилась на несколько секунд. Метрах в тридцати слева светофор отсёк плотный поток машин. Варакса включил дальний свет, крутанул руль влево и вдавил педаль газа в пол. Машина по крутой дуге рванула навстречу движению в скоростной ряд, а на светофоре шуганула пешеходов, резко свернула направо, пересекла проспект и нырнула в переулок. Одинцов, обернувшись назад, проверял – нет ли хвоста, не повторил ли кто-нибудь рискованный манёвр.

– Здесь можно так ездить? – спросила Ева, которая прижалась к нему, упираясь обеими руками в спинку переднего кресла.

– Если нельзя, но очень нужно, то можно, – ответил Одинцов.

17. Всё забыть

В квартиру на Кирочной она вернулась только к ночи.

Есть не хотелось. Ева заварила травяной чай и с большой кружкой направилась к макбуку. Наверняка Вейнтрауб сидит как на иголках и ждёт её звонка с отчётом о встрече. «Ничего, подождёт», – злорадно подумала Ева. Она оставила кружку, сходила в ванную, потом переоделась в спортивный костюм, устроила в кровати привычное гнёздышко из подушек – и только тогда отправила старику приглашение в видеочат.

Ждать пришлось дольше, чем предполагала Ева. Наконец миллиардер показался на экране, восседая в старинном кресле с высокой спинкой. Как всегда, безукоризненный аристократ: рубленое лицо тевтонского рыцаря со средневековых гравюр, идеально уложенная волна желтовато-седых волос; поверх рубашки с неизменным галстуком-бабочкой – мягкий кардиган с меховыми вставками на груди. По-домашнему.

– Рад снова видеть вас, – скрипучий голос Вейнтрауба сопровождало небольшое эхо. – Как всё прошло?

– Отвратительно, – сердито сказала Ева.

Старик не торопясь закинул ногу на ногу.

– Ни секунды не сомневался, что вы именно так и ответите, дорогая, – его улыбка открыла белые до голубизны фарфоровые зубы. – Могу ли я узнать какие-то детали? Надо полагать, разговаривали вы совсем не там, где встретились? Документы вам наконец отдали? Что за чудесные ангелы-хранители у этого Мунина?

В подагрических пальцах Вейнтрауб неторопливо покручивал трость. Замысловато изогнутый скульптурный набалдашник тонкой работы поворачивался то одним профилем, то другим. Вопрос – поворот, вопрос – поворот…

– Почему вы меня не предупредили? – спросила Ева.

– О чём?

– Обо всём, что вам было известно.

– Дорогая моя, – продолжал скалиться Вейнтрауб, – во-первых, я мог только догадываться, как сложится ваше общение. Во-вторых, вы не представляете себе, что такое старческая бессонница и какая чушь порой лезет в голову. Вряд ли вам помогли бы мои догадки. А в-третьих, если бы я всё же начал ими делиться – вы бы или совсем отказались от встречи, или повели бы себя в кафе неестественно, и дело могло принять нежелательный оборот. Ваше неведение было залогом вашей безопасности, которую я вам обещал и которая меня искренне волнует.

Когда он говорил долго, немецкий акцент становился особенно заметным.

– Только не ждите, что я стану вас благодарить, – пробурчала Ева, уязвлённая логикой собеседника.

– Я жду не благодарности, а вашего рассказа, – откликнулся он. – Мы попусту теряем время.

Вейнтрауб выслушал, каким образом Еву похитили с места встречи, заметив только:

– Что ж, молодцы. Чем проще, тем лучше.

Дальше речь пошла про разговор с Муниным и двумя его спутниками, который состоялся в отдельном кабинете какого-то ресторана, судя по интерьеру и кухне – азиатского. Ехали довольно долго, но похитители вполне могли просто путать следы, кружа поблизости. И даже если бы окна машины не были заляпаны, а на улице вместо сырых петербургских сумерек стоял солнечный день – Еве вряд ли удалось бы сориентироваться в незнакомом городе.