Весь остаток дня Антон пытался логически обосновать связь между Графом-Булочкиным, моряком Юрой, флотской пряжкой, пуговицей и колодцем. Раздумывая, чертил на бумаге кружки и стрелки. От кружка „Граф“ стрелка упиралась в кружок „Юра“, затем в „Пряжку, пуговицу“ и ныряла в „Колодец“.

Первый и последние кружки Антон обвел жирными линиями, а кружок „Юра“ – пунктиром. Моряка с таким именем в районе не было, но он должен быть, коль его ищет Булочкин. Следовательно…

Резко звякнул телефон – подполковник срочно приглашал к себе. Едва Антон вошел в его кабинет, как он спросил:

– Предполагаешь, Булочкин был в военкомате?

– Так точно.

– Сейчас мне звонил военком. Оказывается, этот рыжий тип ищет в нашем районе какого-то моряка не первый раз. В прошлом или позапрошлом году – точно военком не помнит – он уже был у них с подобным же вопросом.

– Ребус какой-то, – сказал Антон.

– Уголовному розыску сплошь и рядом с подобными ребусами приходится сталкиваться. Иногда такая шарада подзакрутится… – подполковник открыл коробку „Казбека“, постучал по ней папиросой и неторопливо прикурил. – Насколько мне известно, закоренелые наркоманы не употребляют спиртного. Булочкин – наркоман, а в военкомат пришел пьяным. Упускать его нельзя. Вполне возможно, что этот „граф“ окажется необходимой для нас ниточкой от колодца. Настораживает меня флотская пряжка, пуговица и… моряк Юра.

– Я только что об этом думал, – опять сказал Антон и передал содержание разговора с управляющим аптекой.

– Выходит, неладно у Графа с нервами, – подполковник стряхнул с папиросы пепел, помолчал. – Хотя наркоманы, как и алкоголики, изобретательны до удивительности. Не глотает ли Булочкин мепробамат вместо наркотика?..

С работы Антон уходил поздно. В комнате дежурного у телефона подремывал Слава Голубев. О Булочкине новых сведений не поступило.

Гаврилов явился в райотдел по повестке Славы Голубева, которому Кайров передал дело о «распечатанных» носах, но Антон, встретив его в коридоре, пригласил в свой кабинет, чтобы выяснить, не знает ли бывший мичман кого из моряков по имени Юра. От Гаврилова на три версты несло перегаром, и по кумачовому, с маслеными глазами лицу было видно, что, несмотря на раннее время, бывший моряк успел изрядно опохмелиться.

О флотской службе Гаврилов заговорил охотно. Знакомых моряков у него было "тысяча и один". Были среди них и Юры, но никакого отношения к району они не имели. На флоте, включая срочную службу, Гаврилов "оттрубил" пятнадцать лет, а после демобилизации уже четвертый год "тянул лямку" по снабженческой части в райпотребсоюзе. С пьяной откровенностью он признался, что демобилизовали его за "неумеренное употребление антигрустина".

– Судя по вашему поведению, урок, как говорится, не пошел вам впрок, – усмехнулся Антон и строго добавил: – Надо исправляться, мичман.

– Горбатого могила исправит, – басом прогудел Гаврилов и громко расхохотался, будто невесть как удачно сострил.

– В могиле исправляться поздно.

– А сейчас рано. У нас же, снабженцев, как? Не подмажешь – не достанешь. А когда мажешь, и сам намажешься.

– Это до поры до времени. Попадете на глаза начальству…

– Начальству что? Ему давай-давай! Мы ж, снабженцы, как шахтеры, – Гаврилов опять захохотал. – Можно сказать, из-под земли достаем.

Беседу прервал телефонный звонок – начальник райотдела приглашал к себе. Проводив Гаврилова, Антон подошел к окну и закрыл форточку. По стеклу барабанили крупные дождевые капли.

В кабинете начальника кроме подполковника Гладышева, сосредоточенно читающего какой-то листок, сидел Борис Медников.