Вышинский. Вы ее передали?

Бессонов. Да. Вскоре после этого, осенью 1934 года, я был в Москве и подробно рассказал об этом разговоре Пятакову [2]» (Судебный отчет. С. 60).

Прочитайте еще раз внимательно то, что сказал на суде Бессонов. Весь строй этой речи, ее стилистика – обилие сложноподчиненных конструкций, причастных и деепричастных оборотов – показывают, что произнести такую речь устно не может даже архиграмотный человек. Такой длинный регламентированный период речи мог быть только заранее написанным, а на суде, скорее всего, зачитывался по бумажке.

Троцкий, который уже полтора года оправдывался в прессе, отвергая обвинения по процессам 1936 и 1937 годов, на этот новый выпад Вышинского отреагировал мгновенно. Уже 2 марта 1938 года он написал заявление «Четыре врача и три жертвы» (опубликовано 4 марта в газете «Нью-Йорк Таймс»), в котором говорилось: «Четыре врача на скамье подсудимых обвиняются в убийстве двух советских сановников, Куйбышева и Менжинского, и писателя Максима Горького <…> Самым поразительным является <…> включение в список «убитых» Максима Горького. Как писатель и человек, он пользовался широкими симпатиями. Политиком он не был никогда <…> В книжке «Письмо старого большевика», вышедшей на разных языках в течение последних лет [3], высказано было предположение, что Горький был отравлен ГПУ ввиду его возраставшего сопротивления сталинскому террору. Что Горький скорбел, жаловался и плакал – сомнения нет. Но отравление Горького ГПУ я считал и считаю невероятным <…> Смерть Орджоникидзе вызвала такие же слухи и подозрения <…> Немедленно же после ареста доктора Левина, начальника кремлевской больницы, в заграничную печать проникло сообщение о том, будто именно Левин объяснил смерть Орджоникидзе отравлением <…> Имена остальных трех врачей не назывались раньше в этой связи. Но весьма вероятно, что разговоры о причинах смерти Орджоникидзе велись именно в среде кремлевских врачей. Этого было слишком достаточно для ареста <…> Реплика ГПУ проста: “Вы подозреваете, что Орджоникидзе отравлен? Мы подозреваем, что вы отравили Куйбышева, Менжинского и Горького. Вы не хотите признаний?! Мы вас расстреляем немедленно. Если же вы признаетесь, что совершили отравление по инструкциям Бухарина, Рыкова или Троцкого, то можете надеяться на снисхождение”» [4]. 3 марта 1938 года было написано еще одно «Заявление». В нем Троцкий говорил: «Бессонов утверждает, что виделся со мной в Париже в 1934 году. Заявляю: лицо, с фамилией Бессонова, никогда не посещало меня во Франции и не могло, следовательно, получать от меня никаких «инструкций», в том числе бессмысленной и отвратительной инструкции об убийстве Максима Горького, старого больного писателя» [5]. И в дальнейшем Троцкий неоднократно выступал с опровержениями [6]. Но, что бы он ни заявлял в зарубежной печати, московский процесс шел своим чередом.

Если верить бывшему секретарю Ягоды, инициатива Троцкого была поддержана лидерами «правых». П. П. Буланов показал: «Мне Ягода говорил прямо, что решение об <…> умерщвлении Горького было принято Рыковым, Бухариным» (Судебный отчет. С. 484). В качестве непосредственного организатора убийства выступил Ягода, в то время нарком внутренних дел. Присутствовавшие 8 марта 1938 года на утреннем заседании суда услышали следующее:

«Левин. <…> Через несколько дней после похорон В. Р. Менжинского и М. А. Пешкова меня снова вызвал к себе Ягода и сказал: «Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках…» <…> Затем он стал говорить мне о том, что в партии крепнет, растет большое недовольство партийным руководством, смена власти неизбежна, предрешена и неминуема, что во главе движения стоят Рыков, Бухарин и Енукидзе. И так как это неизбежно, так как это все равно произойдет, то чем скорее это произойдет, тем лучше. А для того, чтобы это скорее произошло, для того, чтобы облегчить этот процесс, нам нужно устранить с политической арены некоторых членов Политбюро, а также Алексея Максимовича Горького <…>